Кровати. – И никогда не полюблю. Любовь только мешает человеку. Слава Богу, я не подвержен этой болезни.
– Может быть, когда-нибудь…
– Никогда. Это не для меня. – Он закрыл глаза, показывая, что разговор окончен.
Селия, задумавшись, вышла из комнаты. Она не могла представить влюбленного Жюстина, как не могла представить женщину, в которую он мог влюбиться. В одном она была уверена: если он когда-нибудь полюбит, чувство это будет настолько сильным, что перевернет всю его жизнь.
* * *
Дом Волеранов был полон гостей. Обычно они принимали раз в неделю, и едва ли не все знатные дамы города считали своим долгом нанести визит уважаемому семейству. Но сегодня был особенный прием: казалось, к ним съехался весь Новый Орлеан. Почтенные матери семейств и совсем молоденькие девушки слетались на плантацию, как мухи на мед. Весть о возвращении Филиппа Волерана взбудоражила весь город.
Волераны водили дружбу не только с креольскими семействами, но и с американскими. В их доме между креолами и американцами, обычно соперничавшими друг с другом, наступало перемирие. За последнее десятилетие американцы, буквально наводнившие город, почти прибрали к рукам финансы, промышленность, проникли в правительственные структуры. Они построили новый район города, который с успехом конкурировал с креольским Вье-Карре. Креолы считали ниже своего достоинства экономить каждый цент, как это делали американцы. В их глазах те были невежественными, беспринципными торгашами, суетливыми и плохо воспитанными. Американцы же были уверены, что креолы невероятно ленивы, их мужчины вспыльчивы, а женщины слишком кокетливы.
Максимилиан и Лизетта происходили из известных, уважаемых семей, которые ни один креол не мог ни в чем упрекнуть. Их аристократические корни не вызывали сомнения. Американцы уважали Максимилиана за практический склад ума, энергию. Его судоходная компания процветала, он был другом губернатора. И это тоже считалось несомненным достоинством. Лизетту ставили в пример креольским девушкам как образец достойного поведения, а американцам льстило то, что она отлично говорит по-английски.
– Как бы ты поступил, – спросил однажды Макса один из его друзей-креолов, – если бы паршивый американец вздумал ухаживать за твоей дочерью? Сомневаюсь, чтобы это пришлось тебе по нраву!
– Я бы ценил человека по его личным достоинствам, – ответил Макс с обезоруживающей откровенностью. – Исключительно то, что мужчина – креол, еще не делает его достойным руки моей дочери, и наоборот, американец может быть очень достойным человеком.
* * *
Снизу доносился гул голосов, иногда в нем явственно можно было различить спокойный доброжелательный голос Лизетты. Пахло крепким кофе.
Жюстин не отважился показаться гостям, опасаясь, что восторженные дамы замучают его до смерти. Как объяснила ему Лизетта, Филипп был самым модным доктором в Новом Орлеане. Профессиональное мастерство, красота и обаяние сделали его любимцем женщин, и весть о его воскрешении из мертвых вызвала радостное потрясение.
– Да, Филипп, – пробормотал Жюстин, скривив губы, – теперь я понимаю, почему ты стремился стать именно врачом.
Он прохромал по коридору к лестнице и прислушался, пытаясь уловить в женском щебетании голос Селии. Ее, разумеется, засыпали вопросами, но она говорила слишком тихо, и он не смог разобрать ни слова. Проходя мимо двери в комнату Филиппа, обычно закрытой, Жюстин услышал тихие голоса, доносившиеся изнутри. Он остолбенел от неожиданности. Сколько раз, бывало, врывался он без предупреждения в комнату Филиппа и отрывал брата от его книг! Картины далекого детства промелькнули перед ним. Ему показалось даже, что он снова стал мальчишкой. Вот сейчас откроет дверь в комнату и увидит Филиппа. Жюстин нерешительно взялся за дверную ручку.
Дверь открылась. На Жюстина смотрели дочери Лизетты, его сводные сестренки. Они сидели на полу возле шкатулки из полированного дерева, а вокруг валялись какие-то странные предметы. «Ага, они копаются в сокровищах Филиппа», – решил Жюстин.
Эвелина и Анжелина уставились на него круглыми глазищами, как две капли воды похожими на глаза Лизетты. Обе они были точными копиями матери. До сих пор они с Жюстином не встречались, инстинктивно избегая сталкиваться с незнакомцем, который так таинственно появился в доме, вызвав небывалый переполох. Девочки знали, что это не Филипп, не их сводный брат, которого они обожали.
Жюстин с любопытством разглядывал сестренок. До сих пор он не интересовался ими. Время от времени они мелькали где-нибудь в доме, он считал их маленькими очаровашками, но никаких родственных чувств они у него не вызывали.
– Чем это вы тут занимаетесь? – спросил он, входя в комнату.
Эвелина молча собрала разбросанные вещицы в пригоршню и торопливо положила в шкатулку. Анжелина не сводила глаз с Жюстина. Он улыбнулся ей и с трудом опустился в кресло.
– Это наконечники стрел, – сказал он, разглядывая содержимое шкатулки. – Мы с Филиппом нашли их на берегу ручья. Однажды нам даже посчастливилось найти томагавк. Когда-то в стародавние времена здесь жили индейцы племени чоктоу. Мы надеялись, что, если очень повезет, встретим когда-нибудь уцелевшего индейца. Или пирата.
– Ты ведь сам пират? – вдруг изрекла с большим достоинством Эвелина.
– Но я не злой пират.
– Все пираты злые.
Жюстин усмехнулся:
– Но я никогда не обижаю маленьких девочек.
Он протянул руку к шкатулке, и Эвелина торопливо отдала ее ему, стараясь избежать соприкосновения с ним. Открыв крышку, Жюстин увидел те самые наконечники, которые они собирали с Филиппом. Он улыбнулся. Только Филиппу могла прийти в голову мысль сохранить эту ерунду.
– Я помню, как мы лазили по болотам в поисках приключений, – сказал он. – У нас была маленькая пирога, и мы плавали на ней по ручью. Как нам влетало от бабушки, когда мы возвращались перемазанными грязью с головы до пят! – Он рассмеялся и посмотрел на Эвелину:
– А вы когда-нибудь ходите на ручей, девочки?
– Папа не разрешает. Говорит, это опасно.
– Понимаю, – кивнул Жюстин. – Когда-то папа и мне говорил то же самое. Поверьте, самое лучшее – слушаться его.
Анжелина тихонько подползла к нему.
– Он и твой папа тоже? – с удивлением спросила она.
– Анжелина, пойдем со мной, – строго сказала сестре Эвелина и потащила за собой малышку. – Мама велела нам оставаться в детской.
Анжелина неохотно последовала за ней, несколько раз оглянувшись через плечо на Жюстина. Он улыбнулся ей и задумался, глядя на наконечники стрел. Он вспоминал тот день, когда последний раз видел Филиппа. Им было тогда по шестнадцать лет.
* * *
– Жюстин, не уезжай! – уговаривал его Филипп, когда они спускались к пироге. Немногочисленные пожитки, которые Жюстин взял с собой, уже лежали на дне утлого суденышка. Была полночь, светила луна. – Я знаю, если ты уедешь, то навсегда, – в отчаянии говорил Филипп. – Ты должен остаться. Ты мне нужен, Жюстин.
