– Он здоров. Его осмотрел доктор. К счастью, оказалось, что ребра у него не сломаны. По моему настоянию Жюстину принесли горячую воду, выдали свежую одежду. – Макс усмехнулся. – По правде говоря, я бы предпочел, чтобы с ним поменьше носились.
– Поменьше носились? – в недоумении повторила Селия.
Макс печально покачал головой:
– Именно так. Я был поражен реакцией общества на арест Жюстина.
– Что вы имеете в виду?
– Судя по всему, в Новом Орлеане Жюстина считают отважным морским волком. Романтической фигурой. В кофейнях и на городской площади без конца рассказывают истории о его подвигах, беззастенчиво смешивая быль с небылицами. Как бы смешно это ни звучало, но весь город, кажется, от него без ума.
– Что значит «без ума»? – подозрительно спросила Селия.
– Это означает, что возле Кабильдо стала лагерем огромная толпа его почитателей. К нему посетителей не пускают – кроме меня, разумеется, – но многие горожанки проявляют непрошеную заботу о его благополучии. Передают в тюрьму продукты и бутылки вина, большую часть которых Жюстин отдает своим тюремщикам и сокамерникам.
– Какая глупость! – воскликнула Селия.
– Это еще не все. Мне сегодня рассказали, что он, как утверждают, успел соблазнить трех женщин – одну за другой – на балу у Дюкеснов!
Эвелина с любопытством взглянула на него:
– Папа, что значит «соблазнить»?
Лизетта, нахмурив брови, укоризненно взглянула на Макса.
– Замолчи, Эви. Это плохое слово, хорошие девочки не должны его произносить.
– Какая глупость! – повторила Селия, заливаясь краской.
Жюстин принадлежит только ей. И нечего всяким безмозглым женщинам, вообразившим, что они влюблены в опасного пирата, превращать ее Жюстина в предмет обожания! А Жюстин, должно быть, наслаждается всеобщим вниманием! Он там, видимо, веселится вовсю, тогда как она извелась от беспокойства за него.
– Он спрашивал обо мне? – не выдержав, выпалила Селия.
Насмешливая ухмылка Макса пропала.
– По правде говоря, – сказал он тихо, – ни о ком другом он и говорить не хотел.
Возмущение Селии сразу же улетучилось, она опустила глаза, затосковав.
– Что он говорил?
– Большую часть сказанного, я уверен, он повторит тебе с глазу на глаз. Но мой сын, по-видимому, надеется, что, пока он находится в заключении, ты решишь все проблемы.
– Вот как? – рассердилась вдруг Селия. – Он, наверное, думает, что это просто. Наверное, он ждет, что после пяти месяцев разлуки я просто подойду к Филиппу и скажу…
Она замолчала, увидев в дверях Филиппа. Он был в длинном домашнем халате, темные волосы гладко зачесаны, синие глаза смотрели на нее.
– Скажешь мне что? – мрачно спросил он.
Селия утратила дар речи. Она покраснела и вдруг почувствовала, что в комнате все замолчали. И все смотрят на нее.
Лизетта первая нарушила неловкое молчание.
– Филипп, – тихо предложила она, – почему бы вам с Селией не пройти в малую гостиную? Вы оба еще не ели. Я прикажу Ноэлайн принести вам кофе. Там вы сможете поговорить спокойно, никто вам не помешает.
Селия отхлебнула глоток сладкого черного кофе из тонкой фарфоровой чашечки, а Филипп разломил булочку и намазал кусок маслом. Она настороженно поглядывала на него, ожидая, когда он начнет разговор, но наконец, не выдержав затянувшегося молчания, заговорила сама.
– Филипп, – сказала Селия, поставив чашку на блюдце, – нам нужно поговорить… о нашем браке.
Тонкое лицо Филиппа отразило целый калейдоскоп эмоций: удивление, волнение и, наконец, решимость.
– Я думал об этом. Все так непросто.
– Понимаю, – согласилась Селия. – Едва ли можно назвать это простым вопросом.
– В некотором смысле так и есть.
Не вполне поняв его, Селия нахмурила брови.
– Филипп, я знаю, тебе не хочется говорить о том, что произошло. Это причиняет тебе боль… но кое о чем я все-таки должна тебе рассказать.
– О Жюстине? – с горечью спросил он.
– Обо мне, Филипп… – Селия взяла его за руку. – В течение нескольких месяцев я считала, что тебя нет в живых. Я будто была заперта в тюремной камере. Я не страдала физически, но горе мое было так велико, что мне хотелось умереть.
Филипп, не выпуская ее руки, задумчиво смотрел на нее.
– Селия…
– Мне казалось, что я уже никогда и ничему не смогу радоваться, – продолжала она. – Не буду смеяться, не буду счастлива. Я была уверена, что навсегда останусь одна и никогда больше не полюблю. А потом… я смирилась с твоей смертью, Филипп.
– Но я не умер, – напряженно произнес он.
– Да, только я-то об этом не знала. Потом сюда привезли Жюстина. Все мы думали, что он не проживет и до утра. Он был так не похож на тебя… циничный, грубый, вспыльчивый. Сначала я его терпеть не могла. Но я помогала выхаживать его и вскоре поняла, что для меня очень важно, чтобы он выжил. И неожиданно… – Селия замолчала и беспомощно взглянула на Филиппа. Он крепко держал ее за руку. – Неожиданно у меня появилась потребность быть с ним все время. Когда мы бывали вместе, я чувствовала прилив сил. Наверное, я понимала, что он полюбил меня. Я замечала это по тому, как он на меня смотрел, как разговаривал со мной… Я видела, что он борется со своим чувством, так же как и я, однако… – она вздохнула, – ни один из нас не сумел предотвратить то, что случилось.
Филипп выпустил ее руку и резко встал, толкнув столик так, что кофе выплеснулся из чашек.
– Ты позволила ему…
Селия закусила губу, неуверенная в том, что он имеет право знать или даже спрашивать об этом. По закону Филипп был ее мужем. Она ему изменила. Но ведь она не знала, что он жив…
Поняв, что ее затянувшееся молчание и есть ответ на вопрос, Филипп с трудом сдержал гнев и возмущение.
Селия, напряженно выпрямившись, сидела на стуле, не глядя на него.
– Этого следовало ожидать, – наконец произнес Филипп. – Жюстин уже к шестнадцати годам стал завзятым соблазнителем. А такая наивная девушка, как ты, была для него легкой добычей.
Задетая его пренебрежительными словами, Селия встала и, глядя ему в глаза, решительно сказала:
– Все произошло с моего полного согласия. Я хотела быть с ним, потому что полюбила его.
– Ошибаешься, – с уверенностью сказал Филипп. – Ты слишком неопытна, чтобы понимать разницу между любовью и страстью.
– А Бриони Дойл? Она тоже неопытна?
Филипп остолбенел, словно она ударила его по лицу.
– Что ты сказала?
Сожалея о том, что не сумела сохранить хладнокровие, Селия заговорила спокойнее:
