По мере продвижения с повестью он становился мрачнее: «Остается только представить себе, насколько удачной может быть эта причудливость, растянувшаяся до размеров романа. Сейчас я на 72–й странице своей сновиденческой фантазии и весьма опасаюсь, что приключения Рэндольфа Картера, возможно, достигли той точки, когда окажутся утомительными для читателя, или же само изобилие сверхъестественных образов разрушило силу любого из образов, должных производить желаемое впечатление странности… Возможно, работа в целом займет около ста страниц – маленькая книжка, – и маловероятно, что она когда-либо увидит свет в напечатанном виде»
[402].
Его перо неутомимо летало, и примерно в конце января 1927 года он закончил повесть. При своих тридцати восьми тысячах слов «Сновиденческие поиски Кадафа Неведомого» были самым длинным произведением из когда-либо им написанных.
Лавкрафт считал, что повесть «не очень-то хороша, зато дает полезную практику для дальнейших и более достоверных проб в форме романа». Фрэнку Лонгу придется приехать в Провиденс, чтобы взглянуть на нее, ибо «перепечатка манускриптов подобного объема совершенно не по силам немощному старому джентльмену, теряющему всякий интерес к рассказу в тот момент, когда он его заканчивает»
[403].
Лавкрафт действительно так и не перепечатал этот труд. К счастью, его любительское отношение к своим произведениям все-таки не лишило нас этой замечательной, хотя и забракованной повести. После смерти Лавкрафта Барлоу передал рукопись Дерлету, который и опубликовал ее.
Повесть в том виде, в каком мы ею располагаем, является черновиком, который так и не был доработан. Трудно предположить, купил бы ее Райт для «Виэрд Тэйлз». Однако, если бы Лавкрафт дожил до появления журнала «Анноун» («Неведомое») в 1939 году, «Сновиденческие поиски Кадафа Неведомого», должным образом отредактированные, были бы весьма подходящими для него.
В этом произведении описываются приключения Рэндольфа Картера, лавкрафтовского ученого холостяка из Бостона, в краю снов его ранних дансейнинских рассказов. Этот край, более или менее соразмерный с явным миром, существует в другом измерении. Повесть начинается: «Трижды Рэндольф Картер видел во сне тот чудесный город, и трижды его вырывали оттуда, когда он в безмолвии замирал на высокой террасе над ним. Прекрасный, весь в золоте, сверкал он в лучах заходящего солнца – со стенами, храмами, колоннадами и арочными мостами из мрамора с прожилками, фонтанами в серебряных чашах, радужно переливающимися на просторных площадях и в благоухающих садах; и широкими улицами, стелющимися между изящными деревьями, полными цветов вазами и статуями из слоновой кости, выстроившимися в мерцающие ряды, – а на его крутые северные склоны взбирались ярусы крыш из красной черепицы и старых остроконечных фронтонов, скрывающих узкие дорожки с пробивающейся меж булыжников травой…
Когда и в третий раз он проснулся, так и не спустившись по тем пролетам и так и не побродив в тишине того заката, он долго и истово молился скрытым богам снов, что капризно нависают над облаками Кадафа Неведомого, по холодной пустоши которого не ступала нога человека. Но боги не дали ответа и не смягчились, и не выказали они хоть какого-то знака расположения, когда молился он им во сне и заклинал их жертвоприношениями при помощи бородатых жрецов Нашта и Каман-Та, чей подземный храм с огненной колонной располагается недалеко от ворот в бодрствующий мир…
Наконец, изведенный желанием сверкающих в закате улиц и скрытых меж древних черепичных крыш дорожек на холме… Картер решился отправиться с дерзкой просьбой туда, куда не доходил прежде человек, и бросить вызов ледяным пустыням во тьме и добраться до того места, где Кадаф Неведомый, окутанный облаками и увенчанный невообразимыми звездами, тайно в ночи хранит ониксовый замок Великих.
В легкой дремоте спустился он по семидесяти ступеням в огненную пещеру и поговорил о своем замысле с бородатыми жрецами Наштом и Каман-Та. Жрецы же покачали увенчанными пшентами
[404] головами и возвестили, что это будет смертью его души… Подобные путешествия содержат неисчислимые повсеместные опасности, равно как и ту ужасающую конечную угрозу, что бессвязно бормочет-то, о чем нельзя говорить, – за пределами упорядоченной вселенной, куда не достигают сны; ту окончательную бесформенную гибель из предельного хаоса, что богохульствует и пузырится в самом центре бесконечности, – безграничного султана демонов Азатота, чье имя не осмеливаются произнести вслух ни одни уста и который жадно гложет в непостижимых, лишенных света покоях вне времени среди приглушенного, сводящего с ума боя мерзких барабанов и пронзительного монотонного завывания проклятых флейт, под чьи отвратительные отстукивания и плач медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские Конечные Боги – слепые, безголосые, мрачные и бездумные Иные Боги, чья душа и посланник есть крадущийся хаос Ньярлатхотеп»
[405].
Не смутившись предостережениями жрецов, Картер «отважно спустился по семистам ступеням к Вратам Глубокого Сна и вступил в Зачарованный Лес». Там он держит совет со своими старыми друзьями – маленькими, покрытыми мехом зугами. Далее он идет в Ултар и советуется со старым жрецом Аталом, который сопровождал Барзая Мудрого во время злополучного для него восхождения на Хатег-Кла. Когда же ни Атал, ни Пнакотические манускрипты, ни Семь Тайных Книг Хсана не могут сказать ему, как добраться до Кадафа Неведомого, он опаивает Атала, и тот направляет его к горе Нгранек на острове Ориаб на юге. (Если сопроводительная карта и не согласуется с произведениями полностью, то и сами произведения не согласуются друг с другом.)
С Картером происходит еще множество приключений – с ночными мверзями, чудовищами с Луны, дхолами, гулами, гагами и гастами. (Названия вроде «зуги» и «гаги» придают повести ребячливый налет; Лавкрафт, возможно, изменил бы их при переработке.)
Картер взбирается на гору Нгранек и добирается до недоступного плато Ленг – которое, судя по всему, является не частью бодрствующего мира, как это было в «Гончей», но сновиденческой версией Тибета. Наконец Картер предстает перед самим Ньярлатхотепом, в его замке на вершине Кадафа Неведомого. Ньярлатхотеп говорит ему: «Да будет тебе известно, что твой чудесный город из золота и мрамора – лишь итог того, что ты видел и любил в юности. Это великолепие бостонских крыш на склонах холмов и западных окон, пламенеющих в закатных лучах; благоухающего цветами Коммона, величественного купола на холме и разбросанных в беспорядке фронтонов и труб в фиолетовой долине, где сонно течет Чарльз, перекрытый множеством мостов. Это и видел ты, Рэндольф Картер, когда твоя няня впервые вывезла тебя в коляске весенней порой, и это будет последним, что предстанет пред твоим взором в воспоминаниях и любви».
