Собрание касается Очень Древнего Народца с холмов, «маленьких желтых косоглазых» людей
[411], которые ежегодно похищают кого-нибудь из местных жителей для использования в своих зловещих обрядах. В этом году никто из крестьян не исчез, и это породило убеждение, что Очень Древний Народец затевает нечто особенно жуткое.
После долгих споров Скрибоний Либо направляет когорту – вместе с рассказчиком – остановить надвигающийся шабаш. С холмов раздается зловещий бой барабанов. Свет меркнет, наступает холод, появляются громадные скачущие формы, легионеры сходят с ума от ужаса…
Более года Лавкрафт забавлялся идеей сделать из этого сна рассказ. Наконец в феврале 1929 года он уведомил Фрэнка Лонга, что охотно позволяет ему использовать сон, поскольку сам потерял всякий интерес к этой идее.
Так Лонг написал новеллу – «Ужас с холмов». Он перенес сон Лавкрафта в современность и ввел в него существо из четвертого измерения, Шогнара Фогна, как одного из Великих Древних, ответственного как за уничтожение римской когорты, так и за ужасающие деяния в современном мире. Лонг выполнил работу со знанием дела, но нельзя не сожалеть о том, что Лавкрафт так и не довел до конца свой изначальный замысел.
В 1927 году Лавкрафт был ободрен сообщением, что «Кошмар в Ред-Хуке» будет переиздан в антологии «Не ночью!». Он отредактировал книгу посредственных стихов «Белый огонь» одного любителя, Джона Рейвенора Буллена, и написал предисловие к ней. Работа была «кошмаром», но поклонник Буллена заплатил за нее.
Кук наконец-то напечатал «Риклуз» с трактатом Лавкрафта «Сверхъестественный ужас в литературе». Лавкрафт подумывал о расширении этого труда до размеров книги, как его убеждал друг по переписке Роберт Э. Говард, но так и не сделал этого.
Фарнсуорт Райт все говорил об издании сборника рассказов Лавкрафта. Однако в 1927 году он напечатал книгу, в которую вошел небольшой роман об опасности восточного оккультизма – «Лунный ужас» А. Г. Бёрча, – дополненный рассказами Райта и других
[412]. Райт пережил тяжелые времена, распродавая весь тираж, и годами позже все еще рекламировал «Лунный ужас». Ничтожный результат этой книги свел на нет идею сборника Лавкрафта.
Лавкрафт был весьма занят «призрачным авторством». Он обзавелся двумя новыми клиентами, одним из которых был бывший дантист, журналист и консул Соединенных Штатов по имени Адольф де Кастро. Де Кастро (урожденный Данцигер) сотрудничал с Амброзом Бирсом и извлекал из этого факта выгоду с самого исчезновения Бирса в Мексике в 1913 году. (Существует, однако, предание, согласно которому при их последней встрече Бирс ускорил отъезд де Кастро, сломав трость о его голову.) Де Кастро описывали как добродушного парня, не лишенного обаяния и образованности, но немного жуликоватого. Возможно, это и не совпадение, что арестованный полицией словоохотливый приверженец культа в «Зове Ктулху» носит имя Кастро.
Другим клиентом была миссис Зелия Б. Рид, привлекательная вдова на четвертом десятке, обеспечивавшая себя и сына на Среднем Западе журналистикой и сочинением рассказов. С Лавкрафтом ее познакомил Сэмюэль Лавмэн. И де Кастро, и миссис Рид в избытке обеспечивали Лавкрафта работой, но оказалось, что получить с них деньги было не так-то легко.
Когда миссис Рид упала духом после критики Лавкрафта ее скромных литературных способностей, он писал ей длинные непринужденные письма, чтобы ободрить ее. Он рассказал ей о своих фантастическом, научном и поэтическом периодах; «…теперь же, когда мне тридцать семь, я мало-помалу берусь за чистое изучение старины и архитектуру и совершенно отдаляюсь от литературы!».
Псевдонимы, говорил он, есть дело вкуса. Можно даже начать ревновать к собственному псевдониму, которому приходится быть верным, когда он укоренился: «Мое главное возражение против псевдонимов заключается в том, что они имеют свойство подразумевать у их обладателя некую разновидность самосознания или самоинсценировки, что до некоторой степени чуждо для процесса безличного, безучастного художественного творения. Они подразумевают, что их обладатель держится на расстоянии и думает о себе как об авторе, вместо того чтобы настолько погрузиться в свое эстетическое видение, что совсем не считать себя личностью»
[413].
Это весьма показательный совет, поскольку исходит от человека, пользовавшегося в юности дюжиной псевдонимов.
Лавкрафт также убеждал миссис Рид в собственном антикоммерческом, «искусство-ради-искусства», взгляде на литературу. Никто, говорил он, не может написать из коммерческих соображений что-либо «стоящее» или обладающее хоть какой-то «глубиной». Единственным правильным мотивом для сочинения «…является тот род возвышенного видения, что придает вселенной незнакомые краски и который окружает маскарад жизни мистическим обаянием и скрытой значимостью так остро и убедительно, что ни один взор не может созерцать его без непреодолимого желания ухватить и сохранить его сущность; удержать ее для будущего и разделить с теми, кого можно побудить рассмотреть ее с родственной точки зрения».
Нужно уметь получать такое чувство от вида «крыш и шпилей, рощ и садов, полей и террас, стриженых лужаек и покрытых рябью прудов с лилиями». Другими словами, если вы реагируете на красивый пейзаж также эмоционально, как Лавкрафт, и если вы хотите писать, как По, Дансейни и Мейчен, – что ж, превосходно; если же нет – забудьте об этом.
Для гения, который может преодолеть все преграды, или для того, кто имеет независимый доход, это могло бы быть хорошим советом. Но для молодой женщины со скромными способностями, пытающейся зарабатывать на жизнь при помощи пишущей машинки, совет был ужасным. Лавкрафт всегда призывал Зелию «писать литературу как противоположное занудной каше и явному буржуазному фуражу ходовых известных романистов»
[414], тогда как на самом деле те способности, которыми она обладала, как раз и были предназначены для производства «буржуазного фуража».
Друзья Лавкрафта получали схожий совет. Он говорил, что пишет «исключительно для собственного наставления, поскольку переложение на бумагу моих снов совершенствует и кристаллизует их». «Литератор действительно должен быть независимым в финансовом отношении», – говорил он, добавляя: «Я больше уважаю честного водопроводчика или водителя грузовика, который пишет для собственного удовольствия в свободное от работы время, нежели литературного поденщика, уничтожающего собственную личность в презренной уступке пустым и поддельным требованиям невежественной толпы». Дерлету следует «напрочь позабыть о моде и писать то, что находится в нем». Увлечение сексом в художественной литературе в двадцатых годах было «мимолетной стадией культурного упадка»
[415]. (Лавкрафту следовало дожить до семидесятых!)
