Во время своего весеннего приезда в Нью-Йорк Лавкрафт встречался с заместителем редактора «Рэд Бук Мэгэзин» («Журнал Красная книга»), «но это лишь убедило меня, что этому типу журнала ничего из моего не подходит». Он отмахнулся от своей неудачи с изданием книги: «Что до сборника моего хлама – таковой часто выносился на обсуждение, но в итоге так ничего и не вышло, и меня особо не заботит, выйдет ли когда-нибудь или нет».
Неудачливые писатели и другие художники часто говорят, что их не волнует, ценят ли массы их труд: они творят лишь для самовыражения. Возможно, они лишь прикидываются безразличными, огораживая свое самолюбие от унижения провала. Когда же к художникам все-таки приходят слава и удача, большинство из них принимают эти награды так же охотно, как и простые смертные.
В случае Лавкрафта уныние, в которое ввергал его каждый отказ, предполагает, что он не был так уж безразличен к земной славе, как изображал это. И он признавался в этом. Когда в 1935 году издательство «Лоринг энд Массей» поинтересовалось, есть ли у него что-нибудь, что они могли бы издать, он написал другу, что не думает, что этот запрос к чему-либо приведет, поскольку четыре других издательства уже отказались от сборника его рассказов. Тем не менее: «Я пробежал несколько рассказов лишь из общего принципа испробовать всевозможные средства. Мне бы не хотелось думать впоследствии, что моя книга могла бы быть изданной, если бы я отозвался на запрос»
[454].
Несомненно, он и в самом деле был бы рад увидеть свое имя на корешке профессионально напечатанной книги, несмотря на все уверения в обратном.
Талант Лавкрафта ненадолго вспыхнул и в поэзии. Наконец-то он начал отдаляться от Аддисона, Драйдена и По в качестве образцов для подражания. В 1925 году он сочинил изящный шуточный стишок из одиннадцати четверостиший, «Год долой»:
Имей я целый год безделья,
Да денег много – много лишних,
Тогда б затеял приключенье
Смелей всех путешествий книжных.
Я справочником был бы сыт,
От карт прибавилось б в мозгах —
Америка сперва ведь чтит
Рекламодателей в краях.
Он рассказывает обо всех местах, в которые спланировал бы путешествие:
Узнал бы цены на билет
В Циндао, после в Йокохаму
И для поездки на Тибет,
Увидеть чтобы далай-ламу.
…
Так мог бы я мечтать – пока
Не пролетел бы этот год,
Я не потратил ни гроша,
И вряд ли нужен был поход!
[455]Он пытался вырваться из шаблонных оков поэзии восемнадцатого века: «В некоторых поэтических пробах, которыми я занят сейчас, я изо всех сил стараюсь избавиться от этой склонности [использовать шаблонный стиль], которая, как вы, вероятно, знаете, некогда была у меня в весьма сильной форме, обязанной моему пожизненному пристрастию к стилю восемнадцатого столетия»
[456].
В конце двадцатых годов стал очень популярен поэт Эдвин Арлингтон Робинсон. Его «Сонеты, 1889–1927» были изданы в 1928 году, и есть основания полагать, что Лавкрафт был вдохновлен его поэзией. Упоминание Робинсона в одном из его писем, возможно, подразумевает поэтически одаренного уроженца штата Мэн – контролера в подземке и таможенного служащего, разделявшего антикоммерческие взгляды Лавкрафта и писавшего: «Да будь проклят бизнес».
Где-то в ноябре 1929 года Лавкрафт написал стихотворение – «Посланник» – с ироническим подтекстом. Бертран К. Харт, литературный редактор «Провиденс Джорнал», в своей колонке похвалил «Зов Ктулху», напечатанный в антологии Харре. Он отметил, что Лавкрафт сделал местом жительства художника Уилкокса дом номер 7 по Томас-стрит, где когда-то жил он сам. В отместку Харт «пригрозил договориться с местными упырями и привидениями, чтобы они подослали чудовищного гостя к моему [Лавкрафта] порогу в три часа ночи…». В ответ Лавкрафт сочинил:
Придет в три ночи нечто, он сказал,
Со старого погоста под холмом;
Но, греясь мягким очага теплом,
Что это бред, себя я убеждал.
То, верно, шутка лишь, я размышлял,
Придуманная тем, кто незнаком
Со Знаком Старших, что с седых времен
Взывает к формам тьмы как ритуал.
Не это, нет – но лампу я зажег,
Когда из Сиконка взошел Лев звездный,
А башня три часа пробила грозно,
И потускнел последний уголек.
Затем я услыхал стук тихий в дверь —
И правды ужас съел меня, как зверь!
[457]Лавкрафт узнал, что ряд старых кирпичных товарных складов вдоль Саут-Уотер-стрит, у подножия Колледж-Хилла, должен быть снесен. Возмущенный, он горестно стенал: «Их судьба – источник величайшей боли и раздражения для меня, хоть я и отлично понимаю, что ее нельзя предотвратить»
[458]. 7 декабря 1929 года он сочинил стихотворение из двенадцати четверостиший «Кирпичный ряд»:
Стояли долгие они там годы —
Кирпич и скаты крыш над краем порта,
И в воздухе соленом дымоходы,
Да холм зеленый, вверх всходящий гордо.
…
И если должен черствый век сорвать
Сокровища те с одеянья града,
То будут порта улицы являть
Вид пустоты с тоскою безотрадной…
[459]Можно усомниться в уподоблении этих коробкообразных утилитарных строений «сокровищам», но враждебность Лавкрафта к переменам была не особо разборчивой. Он сохранил бы любое здание, построенное до, скажем, 1830 года. Стихотворение, опубликованное в «Провиденс Джорнал», вызвало похвалу читателей, но так и не спасло склады – из которых, впрочем, несколько до сих пор стоят между Саут-Уотер-стрит и Саут-Мэйн-стрит.
