Вот вам и приписываемый Лавкрафту страх моря. Теперь, превратившись в восторженного путешественника, он сочувствовал Дерлету, когда тот жаловался на плоский, сельский Висконсин, в котором он чувствовал себя «высаженным на необитаемом острове». Лавкрафт писал: «Неудивительно, что я теперь в движении, наверстывая упущенное время. Но вот же черт – хотя у меня теперь есть здоровье для путешествий, у меня больше нет денег, так что мне приходится довольствоваться этими слишком короткими и слишком редкими поездками. Не знаю, доберусь ли я когда-нибудь до Старого Света, – хотя мне было бы жаль умереть, так и не увидев Англии»
[477].
Увы! Потерянное время не вернешь. Однако поездка Лавкрафта в Квебек сказалась на его мировоззрении. Годами он поносил франко-канадцев как часть «иноземных шаек», оскверняющих Новую Англию. В то же время он осторожно хвалил французскую культуру как «бесспорно превосходящую нашу». В 1929 году он писал: «Я ненавижу тараторящего француза с его мелким жеманством и елейными манерами и защищал бы английскую культуру и традицию до последней капли крови. Но тем не менее я вижу, что культура французов глубже нашей…»
[478]
После Квебека тон Лавкрафта изменился: «Достойная особенность французов Квебека заключается в том, что они с незапамятных времен пребывают на той же самой земле и в тех же самых условиях и традициях. Именно это и создает цивилизацию!.. Нет, французы неплохи, и, увидев Квебек, я уже не смогу снова подумать о Сентрал-Фолсе, Вунсокете и Фолл-Ривере как о всецело иностранных»
[479].
Он даже нашел доброе слово для католической церкви Квебека – как сплачивающей общество силы.
В 1930 году Лавкрафт позабавился, когда некоторые из его корреспондентов восприняли вымышленный «Некрономикон» серьезно и отказались верить, что его не существует. Его ободрило упоминание его произведений в книжной колонке Уильяма Болито в «Нью-Йорк Уорлд». Меньше ему понравилось, что Болито поставил его в один ряд с «любезным поденщиком Отисом Адельбертом Клайном». Клайн, заведовавший литературным агентством и бывший агентом Роберта Э. Говарда в его последние годы жизни, также писал фантастику, в том числе и несколько романов в подражание марсианским и венерианским сказкам Эдгара Райса Берроуза.
Несмотря на эти признаки литературного признания, Лавкрафт считал, что он не соответствует той литературе, которую хочет писать. Он желал «ухватить те трудно постижимые и неопределимые ощущения, способствующие созданию иллюзий о беспорядочных измерениях, реальностях и пространственно-временных элементах, которыми в большей или меньшей степени обладают все чувствительные и одаренные воображением люди… Это пытался сделать По, но ему недоставало особенного характера. Пытаюсь и я, и у меня есть характер, чтобы осознать, чего я добиваюсь, но мне не хватает мастерства для передачи читателю чего-то ценного». Он сетовал: «Да – жаль, что у меня нет энергии и вдохновения для написания хоть каких-нибудь из тех мириадов рассказов, что витают в моей голове, но зимой я на многое не способен!.. Как бы ни любил я свою родную землю Новой Англии, возможно, однажды мне придется переселиться – в какой-нибудь город вроде Чарлстона, штат Южная Каролина, Сент-Огастина, штат Флорида, или Новый Орлеан…»
[480]
Перед поездкой в Чарлстон в 1930 году Лавкрафт закончил черновик своего нового рассказа. Он взял его с собой и прочитал Лонгу в Нью-Йорке. Назвав его «Шепчущий во тьме», он вернулся домой полный решимости напечатать его, но завершил эту работу лишь в конце сентября 1930–го.
Приехав из Чарлстона в Нью-Йорк, Лавкрафт обнаружил запрос от Клифтона Фадимана, тогдашнего редактора издательства «Саймон энд Шустер». Фадиман интересовался, есть ли у Лавкрафта какие-нибудь романы на продажу. Лавкрафт ответил в своем обычном самоумаляющем стиле и получил следующий ответ:
«23 мая, 1930 г.
Уважаемый мистер Лавкрафт!
Весьма признательны вам за ваше письмо от 21–го числа. Боюсь, вы правы в том, что наш интерес к сборнику рассказов не будет очень живым.
Однако я надеюсь, что вы серьезно возьметесь за работу и создадите тот роман, о котором говорите. Если он окажется пригодным, то его тема [сверхъестественное] окажется скорее благом, нежели препятствием.
Искренне ваш,
Клифтон П. Фадиман
„Саймон энд Шустер, Инкорпорейтед“».
Лавкрафт говорил, что он может однажды приняться за роман, но так никогда и не сделал этого. Ничего он не предпринимал и со «Случаем Чарльза Декстера Уорда». Он оправдывал свою праздность позой высокомерного и пессимистического безразличия: «Что же касается сборника моих сочинительств – я, возможно, как-нибудь попробую заинтересовать какого-нибудь издателя, хотя и не считаю необходимым спешить с этим вопросом». «Я не думаю, что замысел с романом приведет к чему-то серьезному: вероятно, это часть обычной попытки растрясти возможные рукописи к рассмотрению, хотя число действительно принятых будет незначительным»
[481].
«Шепчущий во тьме», объемом в двадцать шесть тысяч слов, был одним из лучших рассказов Лавкрафта. Ученый затворник по имени Генри У. Экли, живущий на пенсии в Вермонте, переписывается с рассказчиком, Альбертом Н. Уилмартом, преподавателем Мискатоникского университета. Уилмарт обратил внимание на слухи и газетные заметки, что сопровождали наводнения в Вермонте в ноябре 1927 года. Отчеты упоминают загадочные трупы в переполненных реках: «Это были розоватые твари, примерно пяти футов в длину, с туловищами ракообразных, на которых располагались пара огромных спинных плавников или же перепончатых крыльев и несколько членистых конечностей, а на том месте, где обычно находится голова, у них были закрученные эллипсоиды, покрытые множеством очень коротких усиков».
Уилмарт рассказывает о слухах о подобных тварях, скрывающихся в холмах округа Виндхем, что на юго-востоке Вермонта. Экли пишет, что эти крылатые креветки-переростки преследуют его, хотя он и защищает свой дом с помощью оружия и собак. Они следят за ним, равно как и он за ними. Ему даже удалось сделать граммофонную запись их речи.
Экли отсылает Уилмарту фотографии следов тварей, схожих с отпечатками когтей крабов. Пришельцы, однако, сделаны из «некой материи, совершенно чуждой нашей части пространства», поэтому их нельзя сфотографировать. По мнению Экли, эти создания прилетели с Юггота (Плутона) «на жестких, мощных крыльях, которые способны противостоять эфиру…». С научной точки зрения это полнейшая дикость, но Лавкрафт часто снабжал своих инопланетян неправдоподобными крыльями.
