После «Артура Джермина» последовали «Кошки Ултара». В этой миленькой сказочке дансейнинский стиль Лавкрафта сочетается с его любовью к кошкам: «Говорят, что в Ултаре, что лежит за рекой Скай, никто не смеет убить кошку, и в этом я нисколько не сомневаюсь, глядя на то, как одна из них сидит и мурлычет перед камином. Ибо кошка загадочна и близка к тем необыкновенным вещам, что недоступны человеческому оку. Она – душа Древнего Египта и хранитель сказов забытых городов Мероя и Офира. Она – родственник владык джунглей и преемник тайн седой и зловещей Африки»
[227].
В этой деревне проживает чета стариков, которая любит ловить и убивать кошек соседей. Однажды через городок проходит караван смуглых, похожих на цыган чужеземцев. Среди них мальчик-сирота Менее, чьим единственным другом является черный котенок. Этот котенок пропадает.
Менее взывает к своим богам, караван уходит. В ту же ночь исчезают все кошки Ултара. На следующий день они возвращаются, безмятежные и сытые. Два скелета – вот все, что осталось от старой пары.
Рассказ «Рок, покаравший Сарнат», написанный примерно в то же время, – превосходная фантазия в духе Дансейни: «Лежит в краю Мнар огромное и безмятежное озеро, которое не питает ни одна река, и ни одна река из него не вытекает. Десять тысяч лет назад стоял на его берегу могущественный город Сарнат, но нет более Сарната там».
До Сарната стоял город из серого камня Иб, «населенный существами, не очень приятными на вид». Испытывая ненависть к похожим на лягушек жителям Иба, сарнатяне уничтожили их. На тысячелетнюю годовщину разрушения Иба король Сарната Зоккар устраивает великий пир
[228], на который приглашены другие правители. Но в полночь… Лавкрафт был весьма удивлен, когда позже узнал, что в Индии существует город с таким же названием, поскольку считал, что он его выдумал.
Тогда же был написан и рассказ ужасов в две с половиной тысячи слов «Показания Рэндольфа Картера». Лавкрафт вел в письмах полемику с Лавмэном о рассказах ужасов и в начале декабря получил от него письмо на эту тему.
В ту же ночь ему приснился кошмар, в котором он вместе с Лавмэном выполнял ночью некую загадочную миссию. Вскоре после этого он написал об этом рассказ.
Героя, чье имя появляется лишь в заголовке, зовут Рэндольф Картер, в то время как Лавмэн из сна становится Харли Уорреном. Рассказ начинается так: «Повторяю вам, джентльмены, ваше расследование бесполезно. Держите меня здесь хоть вечность, если вам угодно, посадите меня в тюрьму или казните, если вам так нужна жертва для умилостивления иллюзии, которую вы называете правосудием, но я не могу добавить чего-либо к тому, что уже рассказал».
«Джентльмены» расследуют исчезновение Харли Уоррена. Уоррен, как это становится известно, изучает оккультные науки. В ту ночь Картер идет с Уорреном, прихватившим с собой фонарь, переносной телефонный аппарат и книгу, написанную неизвестными символами. Сам Картер несет фонарь и две лопаты. Они идут «на древнее кладбище, столь древнее, что я задрожал от множественных примет незапамятных времен».
Они поднимают гранитную плиту и обнаруживают под ней зияющую дыру, в которую Уоррен готовится спуститься. Несмотря на протесты Картера, он отказывается позволить ему идти с ним, объясняя: «…Я не хотел бы тащить комок нервов вроде тебя вниз к возможной смерти или безумию». Затем он спускается, разматывая телефонный кабель. Минует зловещее молчание, и Уоррен кричит по телефону: «Боже! Если бы ты только мог видеть то, что вижу я!. – Это ужасно – чудовищно-невероятно!»
После дальнейших восклицаний Уоррен взывает: «Картер! Ради бога, поставь плиту на место и беги отсюда, если можешь! Быстро! Бросай все и беги – это твой единственный шанс! Делай, как говорю, и ни о чем не спрашивай!»
Уоррен выкрикивает несколько подобных предостережений со все нарастающим волнением. Он заканчивает воплем «Прочь!» Затем – тишина…
[229]
Рассказ (впервые опубликованный в «Трайаут» Смита) представляет собой эффектное второстепенное произведение, несмотря на чрезмерную риторику. Рэндольф Картер, позже появляющийся в нескольких рассказах, – вымышленная идеализация самого Лавкрафта, почти как Конан-киммериец, огромный доисторический варвар-авантюрист, был идеализацией своего создателя – Роберта Э. Говарда.
Картер описывается как мечтательный, эрудированный, аристократичный и, пожалуй, неудачливый холостяк из Бостона. У него есть две вещи, к которым тщетно стремился Лавкрафт: достаточно денег, чтобы жить как джентльмен, и документ о прохождении военной службы – он служил во французском Иностранном легионе. Он интересуется запретными верованиями, но, когда требуется предпринять решительные действия, он оказывается парализованным страхом – «инертным в оковах полного ужаса». Иностранный легион, должно быть, был рад с ним распрощаться. Лавкрафт, никогда не оказывавшийся в подобных передрягах, несомненно, представлял, что нервная личность вроде него самого вела бы себя именно так. Однако те, кто знал его, уверяли меня, что Лавкрафт встретил бы страшную опасность достойно.
Позже в 1920 году у Лавкрафта был еще один всплеск творческой активности. Первый рассказ был «Дерево» – несущественная работа с использованием знаний по античности. Два скульптора – Калос и Музидес – близкие друзья, пока тиран Сиракуз не просит их посостязаться, сделав для него статую. После этого Музидес отравляет Калоса. Позже свершается месть Калоса, когда ветвь огромного дерева, выросшего на его могиле, падает на дом Музидеса.
Примерно в это же время Лавкрафт написал более известный «Селефаис». Так же как и «Белый корабль», «Селефаис» – сновиденческое повествование. Мир снов Лавкрафта приобретал все более четкую форму. В рассказе сочетаются дансейнинский колорит, география «Кошек Ултара» и собственное мировоззрение Лавкрафта: «Во сне Куранес увидел город в долине, морской берег вдали, снежную вершину, возвышающуюся над морем, и ярко раскрашенные галеры, уплывающие из гавани в далекие страны, где море встречается с небом. Это во сне он получил имя Куранес, ибо наяву он звался по-другому. Возможно, для него было вполне естественным приобрести во сне новое имя, ведь он был последним в роду и таким одиноким среди миллионов безразличных лондонцев, так что было не так уж и много тех, кто заговорил бы с ним и напомнил ему, кем он был. Денег и земель он лишился, и его не заботило то, что думают о нем люди, но предпочитал грезить и писать о своих снах. Те, кому он показывал написанное, осмеивали это, так что через какое-то время он оставлял свои сочинения лишь для себя, а потом и вовсе прекратил писать».
