Это лишь еще одно рационалистическое обоснование собственных черт, желаний и ограничений Лавкрафта. Можно задаться вопросом, как мужчина с такими прохладными, отвлеченными и инертными представлениями вел себя после свадьбы.
Как и обычно, у нас есть некоторые соображения на этот счет. Соня писала Дерлету: «Как женатый мужчина, он [Лавкрафт] был вполне превосходным любовником, но он отказывался проявлять свои чувства в присутствии других». Она доверительно говорила матери Фрэнка Лонга, что Лавкрафт (предусмотрительно прочитавший кое-какие книги о сексе) действительно мог «делать это».
В другой раз она также сказала, что он был сексуально «достаточным – и даже более того». Когда Дерлет посетил ее в 1953 году, она сообщила ему: «Говард был совершенно достаточным в сексуальном плане, но он всегда приступал к сексу, как будто он ему не совсем нравился»
[282]. Каждый раз, по ее словам, ей приходилось брать инициативу на себя.
Я делаю вывод, что за месяцы, последовавшие после свадьбы, Лавкрафт выполнял свои супружеские обязанности вполне удовлетворительно, пускай даже и без особого энтузиазма. Можно вспомнить англичанина викторианской эпохи, предварившего вступление в супружеские отношения следующими словами, обращенными к своей невесте: «Теперь я должен выполнить весьма неприятную обязанность»
[283].
По-видимому, в сексуальном отношении Лавкрафт был физически здоров, или почти здоров. С другой стороны, либо из-за материнских запретов, либо по причине низкой физиологической потребности, либо же из-за обоих этих факторов, он был рад вернуться к холостяцкой жизни. Когда он и Соня расстались, он, кажется, не тосковал по брачным отношениям. В сущности, он отказался от возможности возобновить их, когда она сделала последнюю попытку вернуть его назад. Бедный Лавкрафт, бедная Соня!
Глава одиннадцатая. Дон Кихот в Вавилоне
Без этих пространных объяснений вы либо совсем меня не поняли бы, либо, подобно бессмысленной черни, сочли бы меня сумасшедшим. Теперь же вы без труда поймете, что я – одна из бесчисленных жертв беса противоречия.
Э. А. По «Бес противоречия»
Когда Эдгар По писал «Бес противоречия», он имел в виду тот порыв, что порой находит на разумнейших из людей: сделать что-то глупое, совершенно несвойственное им, вредное для них или даже самоубийственное – даже если они отдают себе в этом отчет. Именно бес понуждает нас устраивать публичные сцены, ссориться с теми, кто полезен нам более остальных, ставить все на кон или играть в русскую рулетку. Когда мы стоим над пропастью или у окна небоскреба, бес шепчет нам: «Давай, прыгай!» Это именно то, из-за чего мы называем человека вроде Лавкрафта «своим худшим врагом». По, боровшийся с этим бесом всю свою жизнь, объяснял, как он действует: «Нам нужно как можно скорее выполнить какую-то работу. Мы знаем, что любая отсрочка окажется гибельной… Мы полны рвения, мы жаждем скорее приступить к выполнению задачи, предвкушая упоительные результаты, мысль о которых преисполняет нас восторгом. Это нужно, это необходимо сделать именно сегодня, и тем не менее мы откладываем все на завтра. А почему? Ответ один: из духа противоречия, хотя мы и не осведомлены о принципе, кроющемся за этим словом. Наступает новый день и приносит с собой еще более нетерпеливое желание поскорее выполнить возложенный на нас долг, но, усиливаясь, наше нетерпение приносит с собой, кроме того, безымянную, пугающую своей необъяснимостью жажду мешкать… Бьют часы – это отходная нашему благополучию. Но это же и петушиный крик, спугивающий призрака, столь долго порабощавшего нас. Он бежит, он исчезает. Мы свободны. Былая энергия возвращается к нам. Теперь мы готовы трудиться. Увы, уже поздно».
Лавкрафта тоже изводил бес. Его подлинную природу я оставляю психиатрам, у которых найдутся какие-нибудь правдоподобные объяснения. Но мы еще не раз заметим его смутные очертания, выглядывающие из-за плеча Лавкрафта.
Новобрачные Лавкрафты планировали сразу же отправиться в однодневное свадебное путешествие, но слишком устали для этого. На следующий день, «поменяв именную табличку на дверях квартиры на Парксайд-авеню и сообщив торговцам новую фамилию», они сели на поезд до Филадельфии и по прибытии остановились в гостинице «Роберт Моррис». Лавкрафт весело сообщал, что «отметиться в книге записи постояльцев как „мистер и миссис“ было очень легко, несмотря на полное отсутствие опыта».
Чтобы успеть к назначенному сроку по совместной работе с Гудини, им надо было напечатать рукопись до конца. В отеле «Вендиг» они нашли общественную стенографическую контору и за доллар взяли там напрокат пишущую машинку. На протяжении трех часов Соня сидела и диктовала с рукописного черновика, а Лавкрафт печатал двумя пальцами.
После, рассказывала Соня, «мы слишком устали для путешествия или чего-то еще»
[284]. Она, вероятно, пришла в замешательство, увидев, что Лавкрафт остался твердо верен длинной ночной рубашке девятнадцатого века, это время как большинство мужчин перешли на пижамы.
На следующий день они совершили автобусную экскурсию по Филадельфии. Они закончили печатать «Заточённого с фараонами» и отослали его в контору «Виэрд Тэйлз». Не позднее чем через три недели Лавкрафт получил за свою работу сто долларов. Он настоял на том, чтобы потратить все эти деньги на обручальное кольцо с бриллиантами, уверяя сомневавшуюся Соню, что «они появятся откуда-нибудь еще».
Вернувшись в Бруклин, Соня вновь занялась своим магазином дамских шляпок, Лавкрафт же обдумывал, где найти то самое «откуда-нибудь еще», откуда «они появятся». Незадолго до этого бывший наниматель Сони Ферл Хеллер оставила бизнес. Соня и две ее партнерши арендовали для продажи шляпок магазин на 57–й улице в Манхэттене. Чтобы начать дело, Соня продала некоторые акции для оплаты поездки в Париж. Там она закупила шляпок и материалов для их воспроизведения. Магазин, однако, так и не стал приносить прибыль, поскольку цены оказались слишком высокими для покупателей.
