Дверь наконец открылась, впустив в прихожую облачко морозного воздуха, укутывающего Аглаю Молчанскую. Увидеть здесь Веру девушка явно не ожидала. Уронив сумку, она взвизгнула, но тут же засмеялась с облегчением, сменившимся тут же тревогой.
— Фу-у-у. Это вы. Напугали. А что, отец, то есть Молчанский, тоже здесь? Он же вроде в офисе, я узнавала.
Некоторая странность в построении фразы не осталась незамеченной Верой. Интересно, а эта-то почему запинается при слове «отец»? Или тоже получила анонимку, что она Молчанским неродная?
— Папа действительно в офисе, — сказала Вера, делая вид, что не заметила никакой запинки. — Я тут одна. Выполняю его поручение. Я тебе мешаю?
— Нет, что вы. Мне забрать кое-что надо. Кстати, вы не знаете, почему машина па… Молчанского сожженная стоит? Тут что, пожар был?
— Машину кто-то поджег, то есть взорвал. Дом вчера ограбили, разбили дверь из кабинета на лужайку. Вот, жду мастеров, чтобы все починить, — отрапортовала Вера, внимательно наблюдая за реакцией девушки. — А про то, что Костик в больнице, ты знаешь?
— В больнице? Нет. — Аглая равнодушно пожала плечами. — А что с ним случилось?
— Неужели тебе мама не сказала? Он пытался покончить с собой.
— Мы не общаемся. — Голос девушки был холоден, просто первые заморозки, а не голос. — А что это его так торкнуло? Вроде нормальный пацан был, жизнелюбивый.
— Глаш, тебе что, правда все равно? — спросила Вера. — Ты извини, конечно, но я в это не верю. А Костик перерезал себе вены, потому что ему кто-то сообщил, что он у ваших родителей не родной, а приемный.
— Как? — поразилась Аглая. — И он тоже?!
— Что значит — тоже? Ты тоже получила такое письмо?
Девушка нетерпеливо передернула точеным плечиком под черной, тонкой, очень дорогой кашемировой водолазкой.
— Про Костика я не в курсе. А вот то, что меня родила совсем другая женщина, а меня у нее украли и обманом отдали в семью Молчанских, я теперь знаю. И никогда им этого не прощу. Они разрушили жизнь моей настоящей матери, фактически убили ее. Ненавижу их, ненавижу!
Теперь Аглая уже кричала. Тонко, надрывно, переходя на визг. У Веры даже уши заложило от этого крика. Голова у нее шла кругом. Все, что было, с ее точки зрения, незыблемого в жизни шефа — семья, работа, дети, — разбилось вдребезги, разлетелось на мелкие кусочки, как сокрушенные ударом подсвечника стекла. Чья рука запустила их?
— Успокойся, Глаша, — сказала она, чувствуя, что ее голос противно дрожит. — Мне кажется, что в таких тонких вопросах нужно руководствоваться не эмоциями, а разумом. Логикой. Как бы ни поступили твои родители, я имею в виду Павла и Светлану, — поправилась она, потому что взгляд у девчонки стал совсем дикий, — мне кажется, что нужно с ними поговорить. Выслушать их точку зрения, их доводы. Я просто уверена, что папа тебя очень любит. Он не будет тебе врать.
— Он со мной в детстве столько времени проводил! Мы с ним в детский парк ходили, на карусели. И он мне мороженое покупал. Мать запрещала, потому что я болела все время, и мы его ели втихаря, чтобы она не узнала. Как-то я платье мороженым закапала, и папа его застирывал на уличной колонке, а потом мы на скамейке в парке сидели, на самом солнце, чтобы оно высохло, и я заснула у него на коленях. А вечером у меня температура поднялась. То ли от того, что я на солнце перегрелась, то ли все-таки от мороженого. И мама его ругала, а он так смешно оправдывался. И выглядел таким виноватым. Расстраивался, что я заболела. И все это было враньем. Враньем! Вера, вот скажите вы мне, как мне с этим дальше жить?!
Девушка всхлипнула и побежала вверх по лестнице. Вера хотела последовать за ней, поговорить, утешить, но тут раздался звонок в дверь. Приехали ремонтники вставлять стекло. Пока Вера показывала им объем работ и заваривала чай, входная дверь хлопнула, снаружи раздался дробный перестук шагов по плитке, скрип калитки. Аглая ушла, унося с собой очередную тайну семьи Молчанских и свои непролитые слезы.
Взрыв машины был незапланированным. Паники он не вызвал, потому что сама возможность паники по какому бы то ни было поводу давно уже канула в Лету. Жестокие времена, жестокие нравы. И жестокое сердце, которое было таким не всегда. Его ожесточили и озлобили подлые люди, не знающие сострадания. Павел и Светлана Молчанские.
То, что они понесут наказание, всегда было вопросом времени. Сначала в размягшем от горя сердце жила надежда на Бога. Он должен был покарать виновных. Однако Всевышний не торопился. Пришлось брать дело в свои руки. К тому моменту, как все детали плана были отточены, малейшие шероховатости зашлифованы, исполнители найдены и расставлены по местам, прошло довольно много времени. Сердце обрело броню. Слезы высохли. Намерения окрепли. Торопиться теперь было уже ни к чему. Да и не для кого. Поэтому то, что все шло своим чередом, оказалось даже к лучшему.
Актеры уже надели костюмы, вышли на сцену и произносят фразы, согласно придуманному давным-давно сценарию. Вот только не дело, что те, кому волею судьбы отведена роль статистов, совершают неожиданные поступки. Они не имеют права на самостоятельность, на то они и статисты. Их задача — в нужный момент оказаться в нужном месте. И то, что они смеют нарушать правила, нехорошо. А раз так, их надо наказать.
Пожалуй, на первый раз можно будет обойтись предупреждением. Эта проклятая стерва Вера Ярышева не справилась с первой задачей, отведенной ей в дьявольском спектакле. Если она и дальше не одумается, придется пугнуть ее по-настоящему. Не жалко. Никого не жалко.
Хотелось бы все-таки понять, почему взорвалась машина. Она не должна была взорваться, но сгорела дотла. Молчанский перешел дорогу кому-то еще? Кому? Когда? При каких обстоятельствах? Как это можно использовать и не помешает ли это реализации с такой скрупулезностью выстроенного плана?
Поживем — увидим. И, если надо, внесем в план коррективы. А взрыв… Что взрыв, его даже вполне можно использовать…
* * *
Новое стекло было вставлено, рабочие, получив деньги, отправлены восвояси, а машина, которую обещал отправить за ней Молчанский, все не ехала и не ехала. Делать на даче больше было совершенно нечего, а маяться от безделья Вера Ярышева не любила. Не умела.
Она набрала номер Игоря, верного и бессменного водителя, работавшего в «М — софте» много лет. Молчанский ему доверял безмерно, и Вера это доверие разделяла.
— Ты чего за мной не едешь? — спросила она.
— А должен?
— Тебе что, шеф ничего не сказал? — неприятно изумилась Вера.
— Нет, я его с утра на работу привез, он в кабинете с комиссией заперся, сидят там уже три часа. Соловьеву вызвали, она выбегала два раза, корвалол пила. Происходит там что-то. Жуть, Вер!
— Мне нужно с дачи выбраться, а у меня машина дома. Игорек, ты можешь за мной смотаться по-быстрому?
— А если я шефу понадоблюсь? — резонно спросил водитель.
