Врачи объясняли это последствиями большой и длительной кровопотери.
Сергей даже не пытался ее навестить. А представителю следствия по делу убийства Миронова разрешили: оперативная необходимость.
Павлова — в ранге свидетеля по тому делу, нельзя исключить, что ее тоже пытались убрать.
— Следователь, он же заведующий отделом по расследованию убийств, — мой друг, некогда сослуживец Слава Земцов. В смысле Вячеслав Михайлович. Это большой критик моих методов, иногда даже целей, но мы настолько взаимовыгодны, что он часто идет мне навстречу, — сказал мне Сергей. — Павлова лежит в отдельной охраняемой палате. Там есть маленький санузел. Она без посторонней помощи пока туда не доходит. Есть в него дверь из коридора для уборщицы. Слава согласился, чтобы я там постоял во время допроса. При небольшом нажиме, основанном на логике, он разрешил мне привести и тебя. Я здорово впечатлен твоими самостоятельными идеями и вылазками. А в данном случае ввиду духовной и физической немощи именно женщины, да еще знакомой тебе, — имеет смысл надеяться на твою помощь, интуицию.
— Помощь в чем? Я же не могу задавать ей вопросы?
— Ни в коем случае. Ты даже дышать не можешь, говорю же, там истерические припадки и масса претензий. Но нужна твоя трактовка сказанного свидетелем. Именно живое присутствие, а не по записи… Может, какие-то оговорки, проговорки, что-то по Фрейду. Дело не только в том, что произошло с ней самой, но и в том, что это могло как-то повлиять на ее показания по убийству Миронова. Вдруг у нее возникли новые идеи.
Мы с Сережей приехали в клинику, прошли с черного хода по черной лестнице, крадучись, по коридору.
У него была таинственная и довольная физиономия. Седые виски у мужика, а он обожает играть в шпионов. Но в его случае это и есть любовь к профессии. Повезло.
Я успешно скрывала, что нервничаю.
Не из-за страха разоблачения, не из-за возможной выходки Павловой, если она нюхом психопатки почует меня. Нет, я в самом процессе вопросов-ответов стала бояться только страшных открытий, острых и ядовитых шипов правды.
Мы стояли, бездыханные, в крошечном закутке с раковиной, душем и унитазом, смотрели через окошко в палату, когда туда в сопровождении врача вошел мужик в обычном костюме и светлой рубашке с галстуком.
Это и был полковник Земцов.
Он подошел к кровати Павловой, подождал, пока врач его представит, а потом тоном, не терпящим возражений, сказал:
— Спасибо. Мы сами побеседуем.
— Не больше пятнадцати минут, — обиженно сказал врач и вышел.
Павлова лежала неподвижно, ее серые глаза стали сплошными зрачками, которые уставились на следователя. Лицо белее, точнее, серее наволочки. Вытянутое, с выпирающими костями скул, подбородка и лба, — оно напоминало морду белой лошади, только далеко не такое симпатичное.
В напряженной тишине я боялась только одного: чтобы не зачесался нос и не захотелось чихнуть.
— Надежда Михайловна, — сказал, придвинув к кровати стул, Земцов. — Поймите правильно наш безотлагательный интерес. Мы допускаем, что существует опасность вашей жизни. Вы — свидетель по делу убийства Бориса Миронова.
— Какой я вам свидетель? — прохрипела Павлова.
— Серьезный. Вы не можете знать точно, кто убил, не присутствовали на месте, но вам лучше многих известны обстоятельства жизни покойного, круг его знакомых.
Павлова тормозила, тупила, путалась во всем, но спокойный, ровный и неотвратимый допрос ее утомил. Среди симулятивного, как мне показалось, бреда появились истеричные, а затем и искренние ноты.
Пересказывать по порядку это пробирание через пень-колоду не имеет смысла. Но в сухом остатке такие вещи.
Да, у нее есть общий с Мироновым знакомый, который интересовался подробностями его убийства, задавал всякие вопросы по поводу того, что ей известно. Спрашивал, не вызывали ли ее для показаний в полицию…
Она даже не знает его фамилии, его все зовут просто Сема. Он торгует всякой необходимой мелочью, может купить где-то и привезти по заказу. Что-то приносил и Миронову. А в тот вечер, да, ей кажется, что это было в тот день или вечер, — она плохо себя чувствовала и позвонила ему, чтобы принес лекарства из аптеки.
Помнит, что принес. Вроде ушел, когда она рассчиталась.
«Но тут у меня началось, — сказала она. — Жуткая депрессуха». Она налила воду в ванну, наглоталась таблеток и легла.
Брала ли с собой лезвие? Не помнит. Но они всегда лежат в ванной на полке.
Было ли решение резать вены? В принципе хотела ли она умереть?
— Нет, — ответила Павлова. — Не умереть. Я могла захотеть причинить себе боль, иногда так делаю, чтобы душа не разрывалась.
— Из-за чего вы страдали? — осторожно спросил Земцов.
И тут у нее и вырвалось яростно, как будто плотину прорвало:
— Я всегда страдаю от одного. От меня на свете осталась третья часть. Две страшно, злодейски убиты. Я потеряла двух любимых и любящих мужчин.
— Вы кого-то подозреваете?
— Да кого тут подозревать. Кому выгодно, тот и убил, так ведь?
— Назовите четко имя, мы говорим для протокола.
— Маргарита Соколовская, конечно. И ее невинная дочечка, может быть, отца как раз она.
Сережа больно сжал мой локоть. Но на этот раз у меня не было такой острой реакции, как во время прослушивания обвинений Томы.
Я просто впитывала каждое слово, каждое выражение полубезумного лица Павловой, каждый ее вздох.
— А теперь взгляните на этот снимок, Надежда Михайловна, — попросил Земцов. — Соберитесь, изображение плохое, это распечатка с камер видеонаблюдения. Этот человек не ваш знакомый Сема?
— Вроде похож, — слабо сказала Павлова. — Это с камер в нашем подъезде?
— Нет, у вас как раз камера не работает. Это запись с камеры наблюдения в доме Миронова, в его подъезде в день убийства.
— Он мог ему тоже что-то принести.
— Разумеется. И приносил, видимо. Как и вам. Но в одном месте после его визита нашли убитого человека, в другом случился то ли суицид, то ли его имитация. И вы сами не смогли сейчас прояснить обстоятельства.
— Сема — нет… Он простой, нормальный парень.
— Не сомневаюсь, — ответил Земцов. — Вам известен его адрес?
— Конечно. Он живет в соседнем со мной доме, номер пятнадцать, корпус три. Снимает однушку на первом этаже.
— Спасибо. — Земцов распрощался, пожелав ей выздоровления.
Мы с Сережей выбрались из своего укрытия в коридор, затем прошли тем же путем во двор к машине.
— Есть какие-то соображения? — спросил он.
— Пока трудно сказать. Но вот что на поверхности. Сотникова вроде бы не должна знать Павлову, та училась в колледже за три года до ее появления, а они по моему поводу как будто спелись.
