* * *
На ужин приносят заиндевевшее варево, понять происхождение которого невозможно. Похоже на перловку в желатине, но точно не скажешь. Эля с завистью изучает, как братец с жадностью поглощает неопознанную похлебку. Если не знать, что в тарелке, так и вовсе можно подумать, что там какое отменное кушанье.
Ветер поднимает глаза на сокамерницу.
– Учти, я предупреждал.
– Ага. – Эвелина с отвращением возит ложку по тарелке, ни капельки не чувствуя голода.
Первые несколько дней она так и ставит полную тарелку обратно на скрипучую тележку, и повариха с поросячьим пятачком каждый раз одобрительно усмехается, как будто тоже, как Ветер, знает что-то, о чем Эвелине невдомек. А на четвертый день случается вот что.
Божедомка гудит, как огромный пчелиный улей, и даже надзирательница, кажется, с самого утра более благосклонна к своим подопечным. Как обычно, она время от времени чинно прохаживается по длинным коридорам вместе с охранниками-лосями, но практически никого не тычет своей длиннющей палкой с набалдашником в виде каракатицы. Вот, собственно, откуда и прозвище ее пошло.
Оживление чувствуется почти физически. Эвелина никак не может усидеть в своем углу и все вертится, и крутится, и дергает Ветра за теплую руку.
– Сегодня ведь, да? – шепчет девушка, и братец улыбается, завидев огонечки у нее в глазах.
– Я бы тебе не советовал сегодня участвовать. Ты почти ничего не ела…
Но Эвелина уверена, что готова свернуть горы. Она обнимает себя за плечи и чувствует, как крохотные перышки впиваются ей в ладони сквозь тюремную рубаху.
– Тем более как ты собралась кого-нибудь одолеть? – продолжает рассуждать Ветер. – Если поставить всех обитателей Божедомки в линию по росту, то ты окажешься в лучшем случае предпоследней. Ниже только домовые.
Маленькая, юркая птичка. Возможно, это и хорошо, что Ветер думает, что она ни на что не способна. Только вот размеры девушки делают ее практически неуязвимой: попробуй прихлопни своими огромными лапищами.
Когда в замке поворачивается ноготь Каракатицы, Эвелина вздрагивает от возбуждения. Несмотря на пронизывающий каждую клеточку холод, ей вдруг становится жарко. Если бы здесь было зеркало, она бы увидела, как раскраснелись щеки.
– Ну что, новенькая, на выход. – У надзирательницы даже голос становится другой: чуть более мягкий, почти нежный. И только стальные согласные разрезают эту божественную мелодию.
Пока их ведут к арене, Эвелина успевает разглядеть, как устроена тюрьма, потому что когда ее сюда тащили, было как-то не до этого. Теперь отчетливо видны многочисленные этажи, объединенные огромной дырой в центре, через которую можно наблюдать за всем, что происходит в Божедомке. Дорожки у камер даже уˆже, чем надо бы: все время жмешься левее, чтобы случайно не соскользнуть в пропасть, не огороженную ничем, кроме случая.
Конечности приятно тянет. Как же, столько дней в замкнутом пространстве с потолком, до которого даже невысокая Эвелина может дотянуться рукой. Скорее всего, именно поэтому Ветер все время сидит на полу в скрюченном положении, что не хочет признавать тот факт, что он даже во весь рост в этой каморке выпрямиться не может.
Эвелина слышит, как сокамерник за спиной насвистывает какую-то бодрую мелодию. Оптимист хренов.
Вниз их спускают в специальной кабинке, похожей на детскую карусель, но ужасно уродливую. Они как будто оказались внутри чугунной, давно не мытой сковородки, где на стенках сверкает застывший свиной жир.
Выталкивают их оттуда практически пинком. На этот раз руки никто не связывает, но в этом нет нужды: ни один идиот не попытается сбежать перед началом боев. Это же такой шанс. Так, по крайней мере, говорит братец Ветер.
Находящаяся в подвале тюрьмы огромная арена под завязку забита арестантами и вполне себе расслабленными охранниками. Зрелище похоже на зал перед началом рок-концерта, когда публика трепещет перед выходом любимой группы. Кто-то расслабленно болтает, другие курят у стены, третьи задумчиво двигают челюстью, пытаясь сосредоточиться перед началом боя.
Кое-кого Эвелина узнает. Ырок пару раз видела, пролетая над ночными полями. Эти антропоморфные существа в тюрьме для настоящих монстров выглядят мелкими и безобидными – и только ярко-желтые, как автомобильные фары, глаза выдают в них что-то опасное. Со стрыгой тоже встречалась: тело с синеватой кожей, разбухшие мышцы, загривок из алых шипов и самое главное – два ряда острых, как свежезаточенные ножи, зубов, которые в рот не помещаются, вот он все время открытым и остается.
Парочка оборотней жмется друг к другу, обнимаясь мохнатыми руками. Слюна стекает из пасти прямиком на тюремную робу, но зверолюди этого не замечают. А вот между безобидным лешим и его приятелем домовым притаилась железная баба со своим знаменитым крюком, которым она хватает своих жертв. Только вот, несмотря на грозный вид, способна она победить разве что ребенка. Тут совсем другая сила нужна, другой подход.
Эвелина становится в один из последних рядов. Слева от нее оказывается Ветер, справа – крупный бородатый мужик с грустными глазами.
– Начали уже? – спрашивает у него Эвелина.
Тот равнодушно пожимает плечами.
– Сейчас-сейчас, – возбужденно шепчет Ветер ей в ухо.
На импровизированную сцену выходит маленькая девочка с распростертыми за спиной белыми крылышками, совсем как у бабочки-капустницы. Удивительно, как такая крошка умудряется тащить за собой тяжеленный золотой гонг и колотушку с рельефной ручкой.
– Внимание! – громом раздается по всей арене.
Эвелина удивленно оглядывается по сторонам в поисках мужчины с таким звучным голосом, но вскоре со стыдом понимает, что голос принадлежит крошке-коротышке.
В зале становится значительно тише. Стоящее неподалеку от Эли существо с хвостом ящерицы и головой быка всем телом подается вперед.
Сейчас это выглядит смешно, но пройдут годы, и маленькая птичка будет тянуться к манящему гонгу наравне со всеми. Будет жаждать услышать заветный звон и как можно скорее ринуться в атаку.
– Нам нужен первый претендент!
Ящеробык молниеносно вздергивает в воздух обе руки (абсолютно человеческие), и бабочка тут же указывает колотушкой в его сторону. Ласкающим уши баритоном она объявляет:
– Прошу на сцену, сударь! Так, а теперь его соперник…
Эвелина сама не замечает, как левая рука взмывает ввысь. Она об этом еще пожалеет.
· 2 ·
Живи тихо – не увидишь лиха
Июль, 2018
На обратном пути из погреба Вера замечает где-то в небе резкое движение, запрокидывает голову и с почти детским любопытством следит за стремительно падающей звездой. Выдыхает.
– Красота, – срывается с тонких губ, и они так и остаются чуть приоткрытыми.
