Эвелина откашливается, чтобы прочистить горло.
– Но и я прежде не была птицей. Во время моей последней земной жизни я стала свидетелем того, как одну из моих многочисленных сестриц раздирали на части сельские девицы. Из ревности и зависти. Потому что у той всегда были самые красивые наряды и дорогие украшения, которые я ей приносила от разных мужчин. Конечно, они об этом не знали. Думали, это моя сестра так умело крутит мужиками. И я видела это. Их было девять – она одна. Они раздели ее, чтобы насмехаться над ней и посмотреть, что она из себя представляет без звенящих побрякушек. Они распустили ей косу и тянули ее за волосы, пока у них в руках не остались светлые клочья.
В то время стояла зима. Самая холодная зима на моей памяти. И они оставили ее там, на белом скрипучем снегу. А когда они ушли и я склонилась над ее маленьким хрупким тельцем, она уже не дышала. Я легла рядом с сестрой, закрыла глаза и решила уйти вслед за ней.
Каракатица слушает, как завороженная. Рассказ Эвелины окрашивает яркими цветами ее собственные воспоминания о зависти и любви, которые могут возникнуть между родными сестрами. Если бы ее тело было на это способно, то глаза бы увлажнились, а дыхание превратилось в рой прерывистых белых облачков. Но внешне она давно окаменела, словно была памятником своим уродливым поступкам.
– В отличие от многих, я разгадала загадку Януса, и он наделил меня силой правды. Силой, способной проломить любые стены и подчинить любую душу. Он дал мне новых сестер, которые, как и я, имели не самое простое прошлое. Одно тысячелетие проходило за другим, и я постепенно привыкла к жизни в райском саду. Пока однажды моя сестра Феникс не убила другую нашу сестру, Сирин, чтобы заполучить ее обличье. И я…
«Вновь лишь смотрела», – заканчивает про себя Каракатица слова Гамаюн. Если кто-то здесь и способен понять Эвелину, так это она, дочь Морского Царя. Она помнит охватившее ее в ту ночь оцепенение, когда она должна была, но не смогла поднять руку на Чернаву, за что и поплатилась.
Такие непохожие, эти две женщины имеют внутри один стержень и одно общее сожаление на двоих: что не сделали то, что не могли, хотя вроде бы должны были. Они несут его с собой через время и жизнь, думая о том, что когда-нибудь им все-таки представится шанс все сделать по-другому.
– На ужин будет пшенка, – меняет тему Каракатица, и Эвелина аж вздрагивает от внезапной перемены темы. Проходя мимо девушки ко входу на арену, Морская Дева склоняется над птичкой и шепчет ей на ушко: – Съешь все до последней ложки.
· 16 ·
Дурной рыбак – дурные сети
Декабрь, 2018
Вместо связки ключей рука нащупывает в кармане что-то мягкое, отчего Глеб не удерживается и матерится. В голове проскальзывает мысль о том, что хорошо, что детей сейчас нет в школе. Они и не такие слова знают, но пусть лучше слышат их не от него. Глеб, в конце концов, учитель.
На свет появляется поношенный браслет разных оттенков зеленого, и одного взгляда хватает, чтобы понять: это послание от Ренаты. Даже когда ее больше нет рядом, последнее слово все равно остается за ней. Растрепанная канва кажется старее, чем она есть она самом деле, но Глеб-то помнит, как еще полгода назад Рената показывала ему обновку.
Уроборос. Один из немногих символов, празднующих соединение жизни и смерти, ведь кусающая себя за хвост змея рождается и умирает одновременно. Только вот Глеба бросает в дрожь от отвращения: уж кому-кому, а ему в жизни рептилий более чем хватает. В какой-то момент кажется, что змейка сейчас сорвется с канвы и вопьется своими крошечными зубками ему в руку, но конечно же, ничего не происходит.
Где же, черт возьми, ключ?
В другом кармане, конечно, пусто. Не то чтобы Глеб ожидает что-то там найти, но попробовать стоит.
– Ты чего колупаешься?
От неожиданности Глеб вздрагивает, и сжимаемый до этого кусок материи падает на пол.
– Ключ потерял, – признается Глеб, на что Эвелина фыркает.
– Подвинься. – Она пыхтит, склоняясь над замком. – Вот была бы здесь одна моя знакомая, она бы быстро справилась своими длиннющими когтями. А так приходится по старинке…
Фразу она не заканчивает. Резким ударом вышибает дверь, и та вылетает вперед, словно пробка из бутылки.
Глеб открывает рот от удивления.
– Что ты вообще такое?
– Я никогда не утверждала, что человек, – пожимает Эвелина плечами и кидается вперед.
Силуэт Кристины Ягушевой загораживает рассвет. Удивительно, как это ей не холодно в одной футболке на десятиградусном морозе. Но похоже, саму девочку сейчас занимают совсем другие вопросы.
– Ты что, кукушкой полетела?! – взрывается Эвелина и до того, как Глеб успевает ее остановить, подлетает к бордюру, на котором стоит школьница.
Кристина поворачивает голову в сторону Эвелины. Лицо красное то ли от слез, то ли от мороза; светлые кудряшки больше напоминают птичье гнездо.
– Что вы здесь делаете?
– Я?! Что ты здесь делаешь, малявка? Тебя, что, никто не учил, что красть ключи от школьной крыши нехорошо?
Поначалу испуганный за жизнь девочки Глеб решает пока остаться в тени и попробовать довериться этой сумасбродной охотнице за приключениями.
– Не хочу показаться грубой, – продолжает Эвелина, – но выглядишь кошмарно. Лицо распухло, как у… как у… – Она не может подобрать сравнение.
– Как у Гарри Поттера в «Дарах смерти»? – находится Кристина. Теперь она заметно дрожит, худыми руками обхватывая себя за предплечья.
– Точно, – кивает Эвелина, – хотя я понятия не имею, кто это. Видишь ли, я последние двадцать четыре года провела в местах не столь отдаленных. Ты что здесь забыла?
Последняя фраза – ошибка. Будто бы вспомнив, зачем она и в самом деле поднялась на крышу, Кристина дергается в сторону пустоты, но все-таки удерживает равновесие. Это хорошо, думает Глеб, значит, еще не все решила.
– Я больше так не могу.
– Чего ты не можешь?
К несчастью, раздражения в голосе Эвелине скрыть не удается, и это тут же отражается в глазах дочери Числобога. Дескать, ну вот, еще один взрослый, считающий подростковые проблемы ерундой, которая обязательно сама пройдет со временем. Будто это мелкий прыщ, про который ты забудешь уже через неделю.
Кристина не может ответить.
– Смотри, давай так. Ты спускаешься, мы идем в учительскую, завариваем тебе чаю, откроем чье-нибудь печенье и вместе посмеемся над этим утренним недоразумением.
Толстая подошва «Мартинсов» Кристины чиркает о бетон, и вниз срываются пыль и мелкие камни.
– Вот уж точно, – запинаясь, шепчет девочка, – «недоразумением». Вот я кто. Самое что ни на есть настоящее недоразумение.
Глеб может ее понять, но не знает, как ей об этом сказать. Впрочем, Кристина в отличие от него всегда казалась такой уверенной в себе – временами даже чересчур, – что он неосознанно ей завидовал. Вот он, тот самый несломленный ребенок, которому вполне себе комфортно в мире, являвшемся ему наполовину чужим.
