* * *
Уже через два дня Глеб с Ренатой стоят перед домом, в который никогда не планируют возвращаться, с двумя громоздкими чемоданами. В руках у девочки «икеевский» горшок со взрослым фикусом, который она обнимает будто что-то родное. Листья практически целиком загораживают ей обзор, поэтому когда водитель машет рукой, приглашая в машину, Рената реагирует далеко не сразу.
Надо же, какая честь: им вызвали такси! Путь неблизкий, поэтому волей-неволей чувствуешь себя невероятно важной персоной, особенно если учесть, что всю последнюю неделю эта важная персона питалась одними макаронами с кетчупом.
Салон пахнет всем новым. Этот синтетический запах хочется вдыхать, как элитный парфюм, наполняя свои легкие ароматами свежего пластика и искусственной кожи.
Пока водитель настраивает навигатор, Глеб тайком поглаживает гладкую обивку. В данную секунду решение согласиться кажется единственно верным, так сильно его тошнило от предшествовавшей этому бедности. Вспомнить хотя бы, как Кир время от времени названивал и голосом, полным брезгливости и фальшивого сострадания, предлагал очередную «финансовую поддержку». Конечно, он соглашался и каждый раз ненавидел себя все больше. В последнее время Глеб стал ненавидеть себя так сильно, что ему тошно от одной мысли, что в его теле живет такой мерзкий человечишка с такими примитивными желаниями.
– Ну что, – задорно интересуется таксист, – отдыхать в деревню?
– Не совсем. Работать.
И Глеб чувствует, как на лице расплывается неконтролируемая улыбка. Это слово из трех слогов на слух слаще меда, теплее солнца и нежнее ухоженных женских ручек.
– А, ну, работа это дело правое. – Они выезжают с подъездной дорожки и сворачивают в плотный поток автомобилей. – Кем трудитесь, если не секрет?
– Преподаю.
– О, у меня полно знакомых учителей! – оживляется водитель. Кепка с коротким козырьком сидит так низко, что остается удивляться, как он вообще умудряется следить за дорогой. – Одна из самых уважаемых профессий. Учить и лечить – это, знаете ли, надо быть божьим помазанником… А вот школьничков там всяких, студентиков, я не очень уважаю. От молодых сегодня добра не жди.
И через зеркало заднего вида таксист смотрит прямиком на Ренату.
– Абсолютно с вами согласна, – чинно кивает девочка.
Мужчину за рулем такая реакция нисколько не смущает. Воодушевившись, он продолжает:
– Хорошо, что у меня своих деток нет, а то я бы точно умом тронулся. Вот мой средний брат недавно женился, и, поверьте мне, это тот еще кошмар. Супруга уже пилит его по поводу наследничков, и мне кажется, еще чуть-чуть, и мой несчастный брат сдастся под натиском врага. Помяните мое слово, я к ним в таком случае на чай с творожными колечками ни за какие деньги не загляну! Пусть сами плавают в бесконечных слезах и экскрементах, простите мой французский…
Меж тем, на приборной панели греется змея. Тело расслаблено, чешуйки блестят на летнем солнышке. На этот раз это змея самой распространенной расцветки – коричневая с неровными пятнышками, как у коровы. Глеб ни на секунду не выпускает гадину из виду, но той, кажется, абсолютно все равно, и сегодня она настроена скорее равнодушно, чем воинственно.
В голове кометой проскальзывает мысль: а что, если коснуться ее? Почувствовать гладкую холодную кожу и понять, настоящая ли рептилия. Но воображение тут же рисует предупреждающую картину: змея набрасывается на него, не дав возможности увернуться, и впивается смертоносным поцелуем прямо в губы.
– …С вами все в порядке?
Кажется, водитель ему что-то говорит. Посторонний шум, никак не желающий стать образами. Глеб смотрит на мужчину, но безрезультатно: сфокусироваться тоже не удается. Разумом понимает, что эти размытые очертания на самом деле реальность, только вот вернуться к ней кажется невозможным.
Одна только змея остается четкой и яркой, будто распечатанной на дорогом принтере. Заметив, как пристально Глеб пялится на нее, она поворачивает к нему голову и шипит:
– Чего ус-ставилс-ся?
А потом все проясняется. Жизнь вновь обретает краски, запахи, звуки, наполняется тарахтеньем мотора, посапыванием таксиста и свистом Ренаты с заднего сиденья.
– Ну вот, подъезжаем, – комментирует водитель, сворачивая с основной дороги на проселочную.
По обеим сторонам от машины в воздух вздымаются пушистые пыльные облака.
Среди покосившихся одноэтажных домов эта постройка особенно заметна. Высокий забор из алого кирпича, конца и края которому из автомобиля не разглядеть.
Ренатка практически прилипла к стеклу, чтобы подробнее рассмотреть их новое место жительства.
– Дорого-богато, – восхищается девочка, разглядывая кованые ворота, усеянные маленькими танцующими фигурками.
Табличка у въезда гласит: «Частная территория. Без пропуска проход запрещен».
На секунду Глеб беспокоится, кому позвонить, чтобы его впустили, но таксист каким-то чудом уже въезжает на территорию. Припарковавшись под старой сосной, он вынимает ключ из гнезда зажигания, открывает водительскую дверь и выходит из машины.
В последний момент Глеб замечает, что у их водителя из-под рубашки торчит хвост.
· 3 ·
Варит черт с москалем пиво
Март, 1994
Кости ломит, голова разрывается. Эвелина пытается выпрямиться, но сама, будто пьяная неваляшка, тут же заваливается на бок. Неосторожное движение вызывает острую боль в левом боку, какой она прежде никогда не испытывала. Пленнице кажется, что все тело словно истыкали ржавыми иглами, а глаза залили кислотой.
С губ срывается беглый стон, и эта слабость – только начало долгой дороги под названием «самосожаление».
– Ты, Эвелинка, конечно, дура, – обращается к ней Ветер. – Мало того, что в первую же бойню ринулась на арену… Нет бы изучить все со стороны для начала, я не знаю. Так еще месяца не прошло с тех пор, как из тебя этот скот-переросток сделал отбивную, а ты снова лезешь в самое пекло!
«Заткнись», – хочет сказать Эвелина, но распухший язык не позволяет даже этого. Онемевший, он упирается в нёбо, словно размокшая губка для мытья посуды.
– А знаешь, что я тебе скажу, сестрица? Так тебе и надо, вот что! В следующий раз будешь знать, как лезть под ноги большим мальчикам.
Как не хочется этого признавать, в чем-то Ветер прав. Она действительно поторопилась, слишком рано выдала все свои козыри и теперь имеет репутацию посмешища, с которым не прочь подраться даже последний слабак.
Но ничего, уж что-что, а время у нее есть. Залижет свои раны, наберется сил, наестся переваренной каши, от одного запаха которой блевать тянет, и тогда покажет всем обитателям Божедомки кузькину мать. Порой перед сном Эвелина мечтает о том, как харкнет в лицо Каракатице перед тем, как покинуть это отвратительное место.
