И только сейчас почувствовала, как неровно поднимается и опускается его грудь. Как тяжело бьется его сердце. Он резко, почти грубо, потянул ее за волосы, откидывая голову. Прокладывая поцелуями огненную дорожку от впадинки за правым ухом. Пробуждая к жизни чувствительные нервы. Обводя тонкую вену языком. Его пальцы скользнули по ее плечу, поглаживая ключицу. Он чуть покусывал ее шею… нашел местечко, прикосновение к которому заставило ее вздрогнуть, и продолжал ласкать его, пока еще один стон едва не сорвался с увлажненных поцелуями губ. Отчаянно отбиваясь, она сумела отвлечь его на несколько минут, прежде чем последовал очередной долгий поцелуй. Его ладонь погладила шелк, закрывавший ее грудь… раз… другой, третий… и каждый раз жар его кожи все глубже проникал через слои ткани. И когда ее сосок превратился в тугой бутон, Саймон продолжал нежно гладить его кончиками пальцев, пока он еще больше не затвердел. Она бессильно обмякла, открытая неспешной ласке его языка, искусным поглаживаниям рук. Этого не должно было случиться, но она таяла от наслаждения, поглощенная чувственным пламенем.
Он заставил ее забыть обо всем в эти безмолвные краткие мгновения. Она потеряла счет времени, не понимала, где они и кто. Знала только, что желает его близости… прикосновений… горячих рук… упругой плоти… твердости губ…
Аннабел цеплялась за его рубашку, пока она не выскочила из брюк, сгребала в горсти белое накрахмаленное полотно в отчаянной попытке добраться до обнаженной кожи. Он, похоже, понял, что у нее просто нет опыта в обуздании столь буйного желания, поэтому поцелуи стали нежнее, легче, а его руки успокаивающими движениями гладили спину Аннабел. Однако все эти старания имели совершенно противоположный эффект: она сильнее впивалась в него губами, а тело извивалось в каком-то невероятном ритме. Наконец он зарылся ртом в изгиб шеи, держа Аннабел в сокрушительных объятиях. Она была абсурдно благодарна за почти жестокую хватку, помогавшую сдержать безумную дрожь. Так они стояли, казалось, целую вечность, пока до Аннабел сквозь дымку страсти не дошло, что в комнате воцарилась тишина. Музыканты приготовили инструменты к балу и ушли. Хант поднял голову и осторожно отвел занавеску. Удостоверившись, что комната пуста, он обернулся к Аннабел и заправил ей за ухо прядь блестящих волос.
— Никого, — прошептал он.
Слишком потрясенная, чтобы мыслить связно, Аннабел молча смотрела на него. Кончиками пальцев он обводил ее горячую щеку, распухшие губы, и она с чем-то вроде отчаяния ощутила мгновенную ответную реакцию своей неудовлетворенной плоти, истерически заколотившийся пульс, волну наслаждения, окатившего тело. Давно пора отодвинуться от него, иначе ее отсутствие скоро заметят. Но к собственному стыду, она оставалась неподвижной, жадно впитывая ощущения от ласк Ханта. Он снова нагнул голову и впился в ее губы, одновременно расстегивая пуговицы, тянувшиеся по спинке платья. На этот раз она не смогла больше сдерживать стоны, тихие крики, вздох облегчения, когда тесный корсаж внезапно ослаб. Покрой платья сделал невозможным носить корсет с чашечками. Пришлось надеть другой, доходивший до линии бюста, так что груди были совершенно свободны.
Не прерывая поцелуя, Хант увлек ее на скамью и усадил себе на колени. Корсаж сполз еще ниже, обнажая полные холмики. Неожиданно встревоженная такой вольностью, Аннабел слабо попыталась оттолкнуть его, но он прижался губами к тому месту, где испуганной птичкой трепыхалось ее сердце. Обняв ее за спину, он скользнул губами к соску, и при первом же прикосновении она перестала сопротивляться и замерла. Сжатые кулачки легли на его плечи. Он взял сосок в рот, лаская языком, пока нежный бугорок не затвердел, а вены не наполнились жидким медом. Он что-то успокаивающе бормотал, потирая сосок большим пальцем. Что-то неразборчиво бормоча, она обвила руками его упругую шею и ахнула, когда его губы сомкнулись на другом соске и потянули.
Водоворот желания вновь увлек ее, срывая протяжные стоны с губ и заставляя тело ритмически двигаться. Ханта терзала та же неутолимая потребность: она чувствовала это в бешеном биении его сердца и тяжелом, затрудненном дыхании. Но он, казалось, был способен лучше контролировать свою страсть, чем она: движения его туб и рук оставались осторожными и сдержанными. Она билась в оковах своего платья, хватаясь за рукава его фрака и жилет: слишком много одежды повсюду, и она сходила с ума от желания ощутить его обнаженную плоть в своей…
— Легче, милая, — шептал он. — Расслабься. Нет, сиди спокойно…
Но она никакие могла заставить свое тело повиноваться, не могла остановить конвульсивные движения бедер и прерывистые мольбы, слетавшие с измятых поцелуями губ.
Хант продолжал обнимать ее, что-то неразборчиво шепча, проводя губами по ее лицу, нежно гладя грудь. Она вдруг поняла, что он поправляет ее одежду, переворачивая, как куклу, застегивая пуговицы. В какую-то минуту он даже тихо, потрясенно рассмеялся, словно пораженный собственными действиями. Позже Аннабел вспомнила, что он казался столь же потрясенным, но тогда, в огне неудовлетворенного желания, она не могла размотать клубок спутанных мыслей. Но и желание постепенно покидало ее, оставляя тошнотворный осадок стыда.
Она решительно встала с его коленей и отвернулась, не желая, чтобы он видел ее дрожащие губы. И смогла вымолвить всего два слова, прервавшие тяжелое молчание.
По-прежнему не глядя на Саймона, она хрипло обронила:
— Больше никогда.
И, откинув занавески, оставила комнату со всей возможной поспешностью и бросилась бежать по коридору.
Глава 17
После панического бегства Аннабел Саймон просидел на одном месте еще с полчаса, стараясь потушить бушевавший в нем пожар, охладить кипевшую кровь. За это время он поправил одежду и провел руками по волосам, мрачно размышляя, что теперь делать.
— Аннабел, — пробормотал он, расстроенный и смущенный, как никогда в жизни.
То обстоятельство, что женщина сумела довести его до такого состояния, приводило Ханта в бешенство. Он, известный как хитрый, хладнокровный, сметливый, умеющий держать себя в руках человек, сделал ей самое неуклюжее и бестактное предложение и, разумеется, был возмущенно отвергнут. И, нужно сказать, заслуженно. Ему ни за что не следовало требовать, чтобы Аннабел назвала цену, прежде чем хотя бы признала, что желает его. Но подозрение, что она спит с Ходжемом! Из всех знакомых мужчин выбрать, этого… Недаром Саймон, почти обезумев от ревности, потерял голову и наделал глупостей.
Вспомнив вкус ее губ, сладость поцелуев, упругий шелк ее кожи, Саймон ощутил, как страсть вновь загорается в нем. Обладая немалым опытом в отношениях с женщинами, он самоуверенно полагал, что знаком со всеми ощущениями, которые дает физическое наслаждение, но только сейчас до него дошло, что в постели с Аннабел все будет совершенно по-другому. Это будет не бездумное слияние двух тел. Затронуто его сердце… пробуждены эмоции… настолько тревожащие, что он не мог заставить себя разобраться в них более спокойно.
Притяжение между ними становится опасным, причем для него не меньше, чем для нее. И понятно, что Саймону, так или иначе, придется оценить ситуацию и что-то предпринять. Но в этот момент он потерял способность мыслить связно.
