— Сознайся, ты ведь с самого начала все это подстроила? Ах ты стервозина! Надо, надо было мне послушать Эдварда Примфолда. Он ведь меня предупреждал, что ты чокнутая!
Что?! Я не верила своим ушам. У меня отвалилась челюсть. Муж Люси, моей лучшей подруги, который навел меня на Троя, сказал ему такое?! Быть не может.
Официант принес водку, Трой выждал, пока тот отойдет и напустился на меня с удвоенной силой.
— Вы, разведенки, все одинаковы! С вами по-хорошему нельзя! С вами вообще нельзя связываться, потому что вам нужны не мужчины, а ходячие бумажники. Вы только и думаете, что о своем увядании да о том, как бы побыстрее урвать момент и завести ребенка, пока организм не отказал. Пока яичники не отрубились. Вам от мужиков только и надо, что поймать на крючок, а потом пить кровь всю оставшуюся жизнь. Вы такие! — Он в ярости брызгал слюной. — Вам не мужчин подавай, а сперминаторов. Осеменителей с кошельком. Дряни!
— Ты что, спятил? — закричала я в полный голос. Лицо у меня пылало, по щекам катились слезы, в горле клокотали рыдания. — А кто, интересно, рычал «я хочу быть в тебе, детка»?! Тогда ты меня вроде ни в чем не винил, или как? Ты же сам захотел обойтись без презерватива! Я даже вякнуть не успела!
Трой сощурился так, что глаза у него превратились в злющие щелки.
— Это ты настоял на опасном сексе! — завопила я. Трой выбросил вперед руку, будто стараясь заткнуть меня.
— Может, тебя это сильно удивит, но в мои планы в данный момент беременность не входит, — продолжала я, краем глаза заметив, что пара за соседним столом прервала разговор и внимательно наблюдает за нами, особенно женщина. — Но это случилось, это происходит со мной сейчас, да, я потрясена, но это новая жизнь, она зародилась во мне, а ты готов вот так запросто ее прервать? Даже не подумав?
— Мне нечего тебе предложить, — процедил Трой. Я горько рассмеялась. Нечего предложить? Каков, а?! Он продолжал: — То есть, конечно, я полностью оплачу… ну, ты поняла… это самое…
— Это самое называется абортом, придурок! — громко вмешалась женщина из-за соседнего столика.
Подбодренная такой сестринской поддержкой, я вскочила и заорала:
— Для тебя все сводится к деньгам, да? Ты что, не понял? Не нужны мне твои деньги, я от тебя гроша не приму, надутый говнюк! — И я выплеснула ему в лицо остатки джина с тоником. От неожиданности Трой отшатнулся и чуть не упал со стула. Еще две женщины, за другим столиком, горячо зааплодировали и закричали что-то вроде «так его, так его!».
— Мне нужна была лишь поддержка! Эмоциональная! — С этими словами я развернулась и, стараясь держаться как можно прямее, двинулась к выходу, хотя ноги у меня подламывались и сердце разрывалось от боли. Моего достоинства хватило ненадолго: на улице меня моментально стошнило, я едва успела наклониться над ближайшей сточной канавой. Потом, дрожа, прислонилась лбом к холодной кирпичной стене. Никогда еще я не чувствовала себя такой одинокой и растерянной. У меня было ощущение, что я хрупкая веточка, которую бурный поток жизни швыряет из стороны в сторону и несет неведомо куда.
Увидев меня на пороге, Эдвард Примфолд совершенно явственно испугался. По щекам у меня текла тушь, глаза были красные и опухшие, нос тоже, и вообще вся физиономия пошла пятнами от слез.
— Дейзи, что стряслось?!
Я оттолкнула Эдварда и ринулась мимо него.
— За каким псом ты устроил мне свидание с этим подонком Троем, если считаешь меня чокнутой?! — рявкнула я на него. Краем глаза увидела свое отражение в зеркале, которое больше всего напоминало знаменитую картину Мунка «Крик», и у меня в голове промелькнуло, что Эдвард был недалек от истины.
В прихожую выбежала Люси.
— В чем дело? Дейзи, что случилось? — Она обняла меня, и я затряслась в настоящей истерике.
Эдвард, такой надменно-элегантный в своем оливковом кашемировом свитере, смотрел на меня опасливо и брезгливо, точно я была не человеком, а представителем какого-то непредсказуемого биологического вида. От гнева у меня помутилось в глазах. Да как он смеет меня судить? Ему-то повезло, он все в жизни получил на блюдечке, он даже родился на все готовое. Сначала престижная частная школа, потом Кембридж, потом Сити, попутно подцепил прелестную жену, которая родила и воспитала ему прелестных деток, и все у него было заранее ясно и расписано, и он в жизни не испытывал такого страха и паники, как я. Почему им, этим, все дается так легко? Люси отвела меня в их гостиную на первом этаже — образцово-показательный интерьер, хоть сейчас снимай для журнала: тут вам и дорогущие полотна старых мастеров на стенах, и диваны из нежнейшей натуральной кожи и замши, и тщательно подобранные столики из дорогой тропической древесины, а на них томно благоухает комнатный жасмин. И от вида (и запаха) этой гостиной меня совсем скрутило — будто ранили в самое нутро. Эдвард и Люси, усевшись на свои баснословной стоимости диваны, смотрели на меня в немом ужасе. Они были людьми, рожденными для счастья. Повторяю, их будущее было предопределено и расписано как абсолютно удачное и предсказуемое. А я только и делала, что сомневалась и ошибалась, иначе почему я сижу тут, распухшая от слез, практически плебейка для этих чистеньких богачей, и рыдаю над своей катастрофой, утирая слезы рукавом?
— К твоему сведению, Эдвард, я беременна. И отец — твой драгоценный приятель Трой. Ты, как я понимаю, предупредил его, что я двинутая. Как переспать, так я для него была еще недостаточно двинутая, а как позвонить потом, так он сразу вспомнил, что я двинутая. Ну, разумеется, в постели с такой лахудрой, как Дейзи, предохраняться не обязательно, перетопчется, а если она залетела, то сама виновата, дура старая, сама прохлопала. Верно?
Эдвард отодвинулся от меня с гримасой нескрываемого отвращения.
— Давай посмотрим правде в глаза, Дейзи: ты сейчас очень расстроена и все преувеличиваешь. У тебя вообще всегда была склонность драматизировать.
Ошалев от такой черствости, я пролепетала:
— Эдвард, это называется не драматизировать, а чувствовать. Я эмоциональный, страстный человек!
— Эдвард, пойди и принеси нам выпить, — велела ему Люси. Когда он вышел, она тут же спросила: — Ну так что, Трой отыграл назад? Струсил?
— Угу. Поджал хвост. Спрятал голову в песок и отказался слушать. — Я вздохнула. — Ох, Люси, что же мне теперь делать-то?
— Не знаю, солнышко, — мягко сказала она. — Послушай, не торопись, обдумай все хорошенько. Спешить тебе некуда.
— Ну прямо! — взвилась я. — С каждым днем мне будет все труднее решиться. Я привяжусь к… ребенку. Если я всерьез решу делать аборт, нужно сделать его как можно скорее.
— Ты потрясена, поэтому и говоришь такое. Зная тебя, я даже скорее думаю, что ты просто боишься поверить в реальность случившегося. Это в твоем духе.
— Может, ты и права, — я опять вздохнула. — Но какая-то часть меня будто смотрит на все со стороны. Понимаешь, я чувствую, что для меня единственный способ вырваться из создавшегося положения — это принять жесткое решение, а не позволять себе рассусоливать эмоции, как я делала раньше. Я теперь чувствую себя совсем другим человеком. Словно у меня включился какой-то механизм самосохранения. Может, я таким образом заглушаю стыд?
