Мама, как я и ожидала, хлопотала на кухне, у нашей старенькой электроплитки.
— Он настоящий красавец, этот твой богач, — заявила она.
— Ты, никак, сменила тон. Помнишь, ты сама советовала мне не увлекаться?
— Я просто хотела, чтобы ты была осторожна. Вот и все. А он оказался таким обаятельным и так мило держался, когда я показывала ему вольеры.
— Мам, ты была права, и не ловись на его обаяние — он редкостный поганец.
— Да? — Мама встревожилась. — И что теперь, между вами все кончено?
— Между нами ничего и не начиналось.
— Вы поссорились? Да? Он приехал выяснить отношения?
— Вроде того. — Я пожала плечами, стремясь сменить тему. И вдруг у мамы вырвался сдавленный вопль:
— Я все поняла! Это он тебя ударил! Вот откуда у тебя синяки! Вовсе ты не упала!
Я попыталась ее успокоить:
— Ничего подобного.
Мама присела у стола.
— Тогда что же произошло?
— Зачем тебе это знать? — вздохнула я.
— Дейзи, я твоя мать, — строго напомнила мама. — Выкладывай.
Я глубоко вдохнула.
— Ну, я забеременела.
— Как это ты умудрилась?
— А как ты думаешь? Трой знать ничего не желал, и мне пришлось сделать аборт.
Мама прижала ладонь ко рту, словно пытаясь не вскрикнуть.
— Ну вот, а теперь он прикатил подлизываться, откупаться дорогими подарками.
Я брезгливо передернулась.
Мама встала и оперлась на край кухонной раковины.
— Ох, кажется, меня сейчас стошнит. — Похоже, она не шутила. — И такого негодяя я угостила лучшим паштетом! Нашла на кого расходовать! — Она тяжело дышала. — Господи, я этого больше всего боялась. Не могу поверить, что с тобой случилось такое! Не может быть! — Мама почти плакала.
Я обняла ее и погладила по спине.
— Именно поэтому я тебе ничего и не говорила, мам. Не хотела тебя огорчать. Послушай, это моя трагедия, не твоя.
Мама попыталась взять себя в руки. Она посмотрела мне в лицо.
— Ни за что не рассказывай папе. Он будет так разочарован, так потрясен!
— Вообще-то он уже знает, — неловко сказала я. — Мы недавно обедали в тайском ресторане, и я проговорилась. Но он воспринял новости удивительно спокойно.
Вдруг до нас донесся шум спущенной в туалете воды. Ага, значит, мне все-таки удалось вывести Троя из себя! Потом хлопнула входная дверь, и снаружи взревел мотор его автомобиля. Я не успела сообразить, что происходит, как мама сорвалась с места и кинулась на улицу. Я поспешила за ней. Трой осторожно разворачивал свой автомобиль на нашей узкой подъездной дорожке. Автомобиль был шикарный — такой черный-черный, блестящий-блестящий, обтекаемый-обтекаемый и уж настолько мужской, будто вместо бензина ездил на тестостероне. Мама выбежала на заднее крыльцо и схватила булыжник, которым почтальон прижимал газеты, чтобы их не унесло с крыльца ветром. Разбежалась и со всей силы запустила им в автомобиль Троя. Я завопила — сама не знаю, от ужаса или от восторга. К счастью, стрелок мама плохой, поэтому в стекло не попала, но булыжник все равно угодил в автомобиль и оставил роскошную вмятину на безупречном лоснящемся капоте. Трой, вытаращив глаза от ужаса, быстренько наддал газу и помчался прочь от обиталища маньяков.
Мы с мамой согнулись пополам от хохота. Потом я обняла ее, как всегда, тронутая маминой любовью.
Новости сообщила мне Люси. Она приехала погостить дня на два, а заодно отдохнуть от своих забот, от однообразной рутины — дома, мужа и двоих детей. По словам Люси, ей нужно было чуточку подумать о себе и вспомнить о своих потребностях. Ей нелегко было поддерживать брак — эта тяжесть давила Люси на плечи. Мы подолгу нежились в пижамах или отправлялись на долгие прогулки, и все это время анализировали нашу жизнь. Хотя Люси стремилась посплетничать и похихикать, как девчонка, и все-таки я видела — в ней появился какой-то надлом. Раньше такого не было.
Как-то после обеда она красила мне ногти, а сама тем временем перечисляла самые раздражающие черты своего мужа.
— Меня раздражает, как он читает газету, цокая языком и методично складывая страницы, вместо того чтобы просто их откладывать. При этом он совершенно неспособен аккуратно повесить мокрое полотенце в ванной — всегда кидает его на сушилку как попало, и это меня тоже бесит. А еще меня бесит то, как он откроет холодильник и стоит перед ним, а сам спрашивает: «Масло у нас есть?», будто я обязана хранить в голове точный перечень содержимого и отчеканивать его по первому требованию. — Люси стиснула челюсти. — Господи, хоть бы разок спросил: «Чем мне тебя порадовать, милая?» Никогда не предложит помочь, отвести девочек в гости, купить подарок для общих знакомых, разложить чистое белье в шкафу, позвонить зубному врачу, проверить, нуждается ли машина в ремонте, закупить всякие там стиральные порошки или записать меня на массаж. Нет, что вы, он ведь так много зарабатывает, поэтому его жизнь важнее, чем моя.
— Но разве не все мужики так считают? — спросила я.
Люси вздохнула.
— Насчет этого не знаю, а вот что я точно знаю: с годами мы с Эдвардом перестали видеть друг друга. Мы воспринимаем друг друга как мебель. Обстановку брака. Но я не хочу менять мебель или ее обивку, я просто хочу вспомнить, чем она мне понравилась в самом начале.
Я кивнула.
— Значит, Эдвард тебя утомляет?
— Не совсем так. — Люси задумалась и продолжала: — Просто… как будто какой-то своей частью он существует отдельно от меня. Может, это я его утомляю, может, ему со мной скучно. — Она завинтила флакончик с лаком. — Я точно знаю, что у меня есть все для довольства жизнью, но при этом внутренне я умираю от одиночества. — Она тяжело вздохнула. — И как это произошло? Вот вроде бы только что я была молодой, сексуальной, ну просто находка, а не девушка, и мечтала о полной, счастливой, разнообразной жизни, а глядь — уже прошло десять лет, и я превратилась в скучную старую жену и мать, которой и сказать-то нечего. — Она фыркнула. — А ведь я скучная! Нет, ну правда, я даже на саму себя и то тоску навожу.
Люси помолчала, занятая тем, что аккуратно наносила на мои ногти закрепитель для лака.
— Ты любишь Эдварда? — спросила я наконец.
— Эдварда все любят, — сухо сказала она.
— Я не об этом спрашиваю. Какая разница, что думают все остальные? Ведь это не они будут рядом, когда тебя затошнит в два часа ночи и ты захочешь, чтобы Эдвард помог дойти до туалета и подержал твои волосы.
Люси ответила не сразу, а когда она заговорила, голос у нее был сдавленный и тихий, точно она делилась самым главным своим секретом:
— Дейзи, Эдвард никогда ничего подобного не делал.
— Ой… — Я была потрясена до глубины души. — Какой ужас!
