Люси пожала плечами.
— Ты такая идеалистка, даже страшно. Ты что, всерьез думаешь, что кто-то из этих племенных самцов, зарабатывающих бешеные бабки для своих жен, посчитает нужным оторвать задницу от постели и поддержать жену, если ее тошнит среди ночи? Еще чего. С той же вероятностью, с которой кто-либо из них пропустил деловую встречу, потому что у жены, то есть у тебя, грипп, и будет поить тебя морсом и менять компресс. Нет, ничего подобного от них и не жди.
— То есть ты хочешь сказать, раз он выделяет тебе деньги, то не обязан уделять внимания?
— Да, именно так они все и полагают. Они просто не считают нужным расходоваться на такие мелочи.
— Итак, давай внесем ясность, — настаивала я. — Получается, что на богатых сильных мужчин нельзя положиться, когда речь идет об эмоциональных потребностях, но это неважно, потому что они платят?
— В точку. — Люси закончила мой маникюр и теперь красила себе ногти бледно-розовым лаком. — Именно поэтому у тебя ничего не получилось с Джулиусом. Брак с Джейми был ошибкой, но он тебя не подкосил. А вот если бы ты вышла за такую «выгодную партию», как Джулиус, развод стал бы для тебя ударом. Ломают человека именно мелочи. Да, они и становятся последней каплей. Проходит время, и даже цветы, которые ты получаешь, становятся поводом для обиды, потому что мужчина выбрал их не сам. Остается только уповать на то, что у его секретарши хороший вкус. — Люси отложила кисточку и взглянула мне в глаза. — Дейзи, ты в курсе, что Джулиус женится?
Сердце у меня подпрыгнуло в груди и рухнуло куда-то в желудок.
— На Алисе Рандольф. Молодая американка, наследница большого состояния. В общем, не брак, а сделка, — заключила Люси.
Итак, Джулиус Вантонакис, моя первая любовь, женится.
Я не виделась с ним семь лет, но новость ударила меня так, будто мы расстались буквально вчера. Ощущение было такое, точно мне в вены впрыснули яд. Джулиус был моим прекрасным принцем, мужчиной моей мечты, и он посеял в моем сердце семена миллиона грез.
Я познакомилась с Джулиусом, когда мне было двадцать два, а ему двадцать девять, на светской вечеринке в Лондоне. Познакомили нас общие друзья — красавица-аристократка Наташа, обладательница точеных скул, у которой как раз завязался роман с давним другом Джулиуса Перегрином, тоже представителем самых что ни на есть сливок общества. Люди этого круга обладали врожденным чувством принадлежности к высшему классу, к избранным; они твердо знали, что с пеленок получили право беспрепятственного входа в привилегированный мир высшего света, о котором другие и мечтать не смеют. Прослойка эта представляла собой вариацию 1980-х на тему золотой молодежи 1920-х. Шикарные, не обремененные заботами, богатые и блистательные, они вызывали зависть окружающих и всю жизнь проводили в своем тесном рафинированном кружке таких же породистых. Они выезжали на выходные в загородные имения, сохранившие остатки былой роскоши; зимой все поголовно обретались на лыжных курортах и жили в шале; лето проводили на континенте, в полуразрушенных замках. И все они были друг другу слегка сродни, хотя бы и отдаленно. Все, что их интересовало, — это держаться своего круга, не принимать чужих и обсуждать, «кто, что, где и с кем». Каждый был или кузеном, или сестрой такого-то, как будто тебя не считали за человека, если ты не принадлежал к определенному клану.
Будучи дочерью ученого, я никоим образом не могла похвалиться таким аристократическим происхождением, не была я и богатой наследницей, однако, поскольку мои родители отличались крайней старомодностью и в семье налицо были запущенный загородный дом, некоторое чудачество и разведение породистых собак, то я худо-бедно вписывалась в аристократический кружок Джулиуса. Я назубок знала их манеру одеваться и вести себя и умела ее соблюдать. Представители этой аристократии никогда не носили ничего слишком модного, слишком нового или слишком дорогого. Не приветствовались сильный макияж и дорогие цацки напоказ. Допустимо было носить только фамильные украшения, а у меня, к счастью, были мамины жемчуга. Нужно было уметь поддержать непринужденный разговор со старой полоумной тетушкой или бабушкой — за бокалом невероятно крепкой «кровавой Мэри», в воскресенье, средь бела дня. В гостях нужно было всегда оставлять щедрые чаевые горничной, повару, домоправительнице, даже хозяйке, если семья, где ты гостишь, переживала не лучшие времена. Да, я, безусловно, была чужой этому кругу, но умела под него подделаться, меня можно было спокойно вводить в эту компанию, потому что я умела себя в ней вести и знала, что у них комильфо, а что нет, однако своей я себя среди этих людей никогда не чувствовала. Среди бесконечной экстравагантности и беззаботной фривольности, среди всех этих балов, коктейлей и шампанского мне было ужасно одиноко.
И едва я впервые взглянула в печальные карие глаза Джулиуса, мне показалось, будто я падаю в глубокий колодец точно такого же одиночества, как и мое. Мне никогда раньше не случалось изведать такого моментального узнавания, такого, знаете, узнавания на клеточном уровне, когда еще толком не знаком с человеком и о нем ничего конкретного не известно. Конечно, все знали, кто такой Джулиус Вантонакис, потому что он был отпрыском одной из богатейших семей греческих судовладельцев в мире. Газеты то и дело печатали какие-нибудь байки о свершениях его родственничков на мировой арене. А в аристократические круги Джулиус проник благодаря тому обстоятельству, что его мать была светской красавицей и тем самым подарила ему пропуск в высший свет, куда за одни лишь деньги (даже за миллиарды) не принимают.
Лет за десять до нашего знакомства разразился скандал, потому что Джулиус вступил в яростное соперничество со своим братом Пирсом — соперничали они из-за контроля над семейной империей. Поразительно: Джулиусу тогда едва исполнилось двадцать, и все же после длительной публичной междоусобицы он вышел в победители. Большинство людей его боялось, потому что еще тогда он проявил недюжинную и жесткую деловую хватку, а что касается жестокого обращения с другими, то в этом месте у Джулиуса просто недоставало такой маленькой детальки, как мораль. Не встроили. Но я с самого начала ничуть его не боялась, потому что в первую же секунду ощутила, что между нами зарождается какая-то необъяснимая и тесная близость.
Один из первых вопросов, который я ему задала тогда, на вечеринке, был таким:
— Ну, и каково это — быть состоявшимся человеком?
Джулиус с непроницаемым видом ответил:
— Затрудняюсь вам это объяснить, поскольку ни секунды в жизни не был неудачником. — Он помолчал. — Я всегда добиваюсь победы, потому что чую кровь в воде.
Если эта реплика была рассчитана на то, чтобы оттолкнуть меня, она не подействовала.
— А вы не думаете, что у акул тоже есть чувства? — поинтересовалась я. — То есть почему бы акулам не иметь чувства, если даже верблюды плачут от одиночества?
Джулиус посмотрел на меня внимательнее: я его заинтриговала. От него исходила волна сильнейшего одиночества, я прямо кожей ее чувствовала. В отличие от всех этих лощеных красоток, которые увивались вокруг него, я-то сразу поняла, что на самом деле, в глубине души, он человек тонкий и ранимый и стыдится этого.
