— Вы представляете, Эдвард изменил мне, врал мне, а теперь он еще смеет говорить, что мне нужен психотерапевт! — бурно негодовала Люси. — Еще не хватало, чтобы какой-то докторишка копался в моих чувствах!
— Если кому и нужна медицинская помощь, так это ему! — фыркнула Джесси.
— Вот и я о чем! — Люси залпом осушила бокал. — Эдвард как-то сказал мне, что лучше уж стать импотентом, чем облысеть. Это что же у него в голове творится, если он готов обходиться без секса, но не без волос?! Это какие же у него тараканы?!
— Волосы — знак мужественности, — объяснила Джесси. — Мужики пекутся о своей внешности не меньше нашего — но только по части сексуальности. Сексуальная идентичность волнует их больше, чем нас. Им главное, чтобы в них видели сначала мужчин, а уже потом все остальное.
— Ну, я не знаю… — протянула я, наливая себе еще вина. — Меня лично моя сексуальная идентичность тоже очень даже волнует. И даже мучает.
Девочки посмотрели на меня вопросительно.
— Отказалась сегодня переспать с Майлсом, — призналась я.
Мой мобильник запищал — пришло СМС-сообщение.
— Наверняка Майлс. Легок на помине, — польщенная, сказала я.
— Ну, давай же, посмотри, что он пишет! — поторопила меня Джесси.
Я открыла сообщение и восторженно взвизгнула.
— Ура! Сработало!
— Что?
— Джулиус заревновал! Это не от Майлса, а от Джулиуса — он хочет меня видеть.
Напрасно я решила провести выходные перед свиданием с Джулиусом у мамы, за городом. Бывают моменты, когда тебе решительно не хочется находиться под пристальным родительским оком и отвечать на бестактные вопросы. Ясно было, что мама почует происходящее и вопросов мне не избежать — она никогда не дает мне опомниться и спокойно обдумать свои дела. Кроме того, она умеет подкапываться, потому что знает все мои больные места и — не нарочно, конечно, — наступает мне на любимые мозоли.
Мы ехали домой с собачьей выставки. Мы — это мама, я и три таксика: Дуги с Дональдом и новенький, щенок по кличке Денди. Щенок дрых на заднем сиденье, а мама все время оборачивалась на него и умилялась.
— Ну ты посмотри на этого ангелочка! — твердила она. — Посмотри-посмотри, Дейзи, какой он пусенька.
Мне оставалось только кивать — это было всяко легче, чем объяснять, что щенок, конечно, славный, но прилива умиления он у меня не вызывает. Мама уловила мои смешанные чувства и обиделась.
— Детка, я, конечно, понимаю, что после той неприятности… — неуклюже начала она.
— Это ты про аборт? — рубанула я со всей своей прямолинейностью.
— Э-э… я об этом. Ты меня поняла. Но тогда ты просто пала жертвой обстоятельств. Если забыть об этой печальной истории, ты разве не хочешь детей?
— Конечно хочу! — ответила я.
— Иногда я в этом сомневаюсь, — продолжала мама. — Потому что не замечаю в тебе никаких проблесков материнского инстинкта.
— Мам! Во-первых, я сказала, что хочу ребенка, а не обкаканного и заблеванного щенка. А во-вторых, если я не прихожу в слюнявое умиление над твоими истеричными лохматыми баловнями, это не означает, будто я не хочу семью.
— Тогда чего ты ждешь? — в отчаянии спросила мама. — В свое время я страстно хотела второго ребенка, но, видимо, не судьба была — ты же знаешь, мы с папой пытались. А все женщины, которым под сорок, лихорадочно ищут спутника жизни, а если не получается, то ищут хотя бы от кого рожать. — Она помолчала и продолжала: — Для своих лет ты что-то слишком уж разборчива, не находишь?
— Спасибо, что напомнила о моем возрасте, мам! — отрезала я. Все это время, с самого ухода от Джейми, я держала себя в руках и не позволяла отчаянию захлестывать меня, а тут вдруг накатило так, что слезы закапали из глаз. Я принадлежала к поколению, в котором женщины в большинстве своем даже не представляли, что можно не рожать. И тем не менее вот она я: под сорок, одинока, бездетна, бездомна. И работы нет. И пенсии не предвидится. И вообще нет ничего, что, как я рассчитывала, у меня будет к сорока.
Штука была в том, что, хотя я очень хотела ребенка, это желание не превращалось у меня во всепоглощающую страсть, сметающую все преграды на своем пути. Даже после истории с Троем (а это, возможно, был мой последний шанс завести ребенка) я все равно хотела сначала обзавестись мужчиной, а только потом — ребенком (да, желательно в этом порядке). Если бы я рвалась завести ребенка любой ценой, то оставила бы ребенка от Троя. Я знала, что среди моих ровесниц немало женщин, которые считают, что ныть о том, как ты хочешь завести постоянного мужчину, — это унизительно и инфантильно. Вот Джесси, например, тоже так считает. Такие женщины, если не найдут от кого рожать, просто пожмут плечами и возьмут приемного ребенка. Или выберут совсем отстраненный и механистический вариант — донора спермы. Какая уж тут любовь, это больше похоже на договор. Но мне совсем не хотелось проворачивать ни один из таких вариантов в одиночку. Быть матерью-одиночкой улыбалось мне значительно меньше, чем быть просто одиночкой.
Однако кое в чем моя мама была права: я, как страус, прятала голову в песок, стараясь не осознавать катастрофичность своего положения. Но в какой момент осознаешь, что твои радужные мечты — это всего лишь радужные мечты, и смотришь в глаза суровой реальности? До какой черты мне надо дойти, чтобы перестать грезить и спуститься с облаков?
— Чего же ты ждешь? — мягко повторила мама.
Мне хотелось крикнуть: «Джулиуса! Я жду Джулиуса! Единственного мужчину, от которого у меня не только ноги подкашиваются, но и сердце замирает! Единственного, кого я полюбила еще до того, как встретила!» Но не могла же я сказать маме, что постоянно лелею в душе образ Джулиуса — чужого мужа, что он все время у меня перед глазами!
Я уставилась в окно на проносящиеся мимо поля. Дома я переоделась в линялую фланелевую пижаму, легла в постель с грелкой и долго рыдала в подушку — пока не промочила ее чуть ли не насквозь. И мне стало чуточку легче, потому что я излила подушке свое горе, выплеснула его, выплеснула свою немоту, оцепенение, ощущение собственной чужеродности в этом мире. И как я вообще живу, хожу, ем, разговариваю, когда моя душа оглушена разочарованием? Неужели я никогда не примирюсь с тем, что мой брак не сложился и распался? Я плакала и плакала и сама удивлялась, что мне до сих пор так больно. Но, честно говоря, я оплакивала не Джейми и не нашу совместную жизнь — у нас ведь никогда ее и не было. Я оплакивала Джулиуса и совместную жизнь с ним, которой у нас никогда не будет.
Через три дня мы с Джулиусом, как и договаривались, обедали вместе. Дело было в лаконично оформленном суши-баре, полном подтянутой холеной публики, и то, как толково и уверенно, по-хозяйски Джулиус заказывал блюда, то, как хорошо помнил, какие деликатесы я люблю (морские гребешки в кляре и омар), внезапно заставило меня увидеть ситуацию с предельной ясностью. С Джулиусом я чувствовала себя так, будто вернулась домой, но нельзя же было тешить себя иллюзиями. Сейчас мы словно оказались в каком-то особом измерении, где время остановилось, внутри какого-то волшебного и невсамделишного пузыря. Но мне не нужно было это прекрасное и нереальное настоящее. Меня больше волновало неведомое будущее — есть ли у нас с Джулиусом вообще будущее?
