Вот в этом-то и заключалась главная сложность. Конечно, когда-то у меня был с Энди роман, но с тех пор прошло без малого десять лет, многое изменилось, и теперь мы осваивали друг друга заново. В чем прелесть близкого знакомства: когда люди привыкли друг к другу, что называется, притерлись, можно спросить: «От меня пахнет чесноком или нет?», и не заморачиваться. Но с Энди мы не виделись десять лет, и он соблазнял меня заново, и, стараясь расслабиться под его умелыми руками и губами, я понимала, что чесночное рагу на обед было роковой ошибкой — наши отношения еще не дошли до того этапа, когда можно бесстрашно позволить себе чеснок. Рядом со мной лежал бывший любовник и в то же время незнакомец, поэтому переходить к вопросам типа «не пахнет ли от меня чесноком» было бы форсированием событий. Мы пока еще только-только вступили в ту сладостную фазу, когда предполагается, что он и она пахнут исключительно райскими ароматами и оба, готовясь к свиданию, выхолились с головы до ног.
Вопрос о чесноке так измучил меня, что я не утерпела — а вдруг Энди изо всех сил старается побороть отвращение? — набралась храбрости и в упор спросила:
— От меня пахнет чесноком?
— Немножко, — ответил он. Я рванулась было — скорее, в ванную, чистить зубы, но Энди повалил меня обратно на кровать. «Это неважно», — сказал он, и я поняла, что ему действительно невтерпеж и между нами наконец-то пробежала искорка страсти. Позже он прошептал: «Есть у меня для тебя один секрет, только не знаю, как сказать».
Люси пригласила меня на вечеринку в качестве сочувствующего лица, а затем мы сговорились поужинать вдвоем, девичником. Вечеринка оказалась шикарной, а саму Люси туда позвал красавец-адвокат Марк, помогавший Люси с разводом. Оказавшись в гуще разряженной публики, состоявшей сплошь из богатых, лощеных и преуспевающих, я философски подумала: вот, людям кажется, будто они всего добились и все у них в полном ажуре, а на самом-то деле жизнь у них идет кривее некуда. Особенно раздражали меня мужчины. Господи, как они распускали хвосты! Снисходительно, высокомерно глядя на женщин и пыжась, изображая из себя первосортных самцов. Как они важничали, как красовались! Павлины несчастные! Из-под их загара, заработанного на средиземноморских пляжах, сквозила мертвечина. Меня так и подмывало вскочить на стол посреди комнаты и провозгласить: «Люди, опомнитесь! Не рвитесь вы так к успеху! Стремиться надо к другому: к тому, чтобы что-то значить в жизни, найти в ней смысл!» Но ведь в конечном итоге получается, что этим духовным пустышкам живется куда как лучше и проще, вот в чем вся штука. Эти дутые мачо, подсевшие на адреналин, как на наркотик, каждый час своей жизни за чем-нибудь да гнались: за деньгами, успехом, властью, положением и невыносимо агрессивным сексом, который для них, конечно же, тоже был формой самоутверждения, и у них просто не было времени, чтобы остановиться и понять, как суетны все их усилия. Да уж, с таким человеком никакой духовной связи в принципе быть не может, подумала я. Такого можно охмурить, увести, обмануть, польстить ему, но узнать его невозможно. Все люди этого сорта похожи на мустангов, что носятся по диким прериям и не поддаются приручению и укрощению. Да, жениться-то они женятся и детей заводят, а потом уходят и опять заводят детей, но привязанность им неведома, потому что они не хотят и не умеют привязываться. Такие больше всего на свете боятся встретить того, кто разобьет им сердце. Боятся мужчины, но еще больше боятся и женщины этого сорта. Всплеск эмоций, неуправляемые чувства для них страшнее разорения, болезни или конца света — потому что означают утрату контроля.
Наблюдая всю эту публику несколько со стороны, я ощутила удивительно приятную свободу; меня даже покинула обычная в таких случаях стеснительность, и, наверно, даже со стороны было заметно, что я держусь особняком. В любой обстановке, помимо такой, как здесь, на вечеринке, где все эти сытые мужчины, образно говоря, играют мускулами и соревнуются, кто дальше писает, им кажется, что могущество лучше всего выражается в молчании. Для них помещение, в котором тихо и все молчат, — нечто лишенное угрозы, безобидное и мирное, а поскольку я держалась в сторонке и ни с кем не болтала, то здешних самцов тянуло ко мне как магнитом. Один такой, уже немолодой, подошел ко мне поболтать и назвался Дэвидом. Услышав, что я разведена, он выдал:
— Выйдете замуж еще раз и тем самым проверите, насколько правильно было развестись.
После чего подмигнул.
Мне ужасно хотелось сказать этому борову что-нибудь вроде: «Дэвид, лет так пять назад, когда у тебя брюшко еще не нависало над данхилловским брючным ремнем, а обручальное кольцо еще не впивалось в сосиску-палец, ты, возможно, был желанной добычей. Но теперь, старина, тебе надо почаще смотреться в зеркало, желательно трезвым взглядом, и трезво оценивать, каким ты стал. Потому что меня, знаешь ли, не заводит ни твоя ухмылочка желтых прокуренных зубов, ни твое несвежее дыхание, — даже если бумажник у тебя такой же толстый, как брюхо (а в бумажнике-то наверняка фотографии женушки и деток, скотина ты этакая)».
Ничего этого я, конечно, не сказала, а вот разговорчивый Дэвид попросил у меня визитку и тем поймал меня врасплох — карточку я ему дала. Упрятав мою визитку в карман, он подмигнул, словно желая сказать: «Тебе сегодня повезло, пупсик», но тут, к счастью, подоспел его приятель и утащил общительного Дэвида, как буксир — баржу. Дэвид даже не обернулся.
Минут через пять я отыскала его в толпе и постучала по плечу. Он удивленно развернулся: мол, кто это посмел меня отвлечь? Я встала так, чтобы меня видели и слышали его коллеги, и самым сладким тоном сказала:
— Извините, Дэвид, но я как воспитанное и наивное создание дала вам свою визитку, поскольку вы у меня ее попросили, так вот, это была ужасная ошибка с моей стороны. Честно говоря, меня тошнит при мысли о том, что моя карточка будет болтаться в вашем дурацком кармане и навевать вам порнографические мысли. Так что будьте любезны, Дэвид, верните мне мою визитку.
Дэвид задрал брови и подмигнул онемевшим коллегам, будто говоря: «Вот так чокнутая дамочка!», нервно рассмеялся, но визитку вернул.
— Вы у меня первая! Со мной такое в первый раз! — Ему, видимо, казалось, что он отмочил чудную шутку.
— Не волнуйтесь, и в последний, — с этими словами я отчалила в полном восторге от собственной внутренней свободы.
Все еще гордясь собой, я нашла в толпе Люси — она стояла в опасной близости от своего красавца-адвоката. Марк чем-то сильно напоминал Эдварда, и я быстро поняла чем: тот же типаж самоуверенного и осанистого питомца частной школы, преуспевающего, пользующегося успехом у женщин и неотразимого в белом, когда он играет в теннис или в гольф. Только эта особь была на вид еще опаснее Эдварда: еще лощенее и самоувереннее, еще хитрее и амбициознее… и обаяние его, наверно, действует на слабых самочек еще сильнее. Казалось, Эдвард с регулярностью маяка испускает сигналы «дамы, я изумителен в постели». Я подкралась к Люси и шепнула ей на ухо: «Не забывай, этот тип женат! А нам с тобой пора».
Люси чмокнула Марка на прощание, а когда мы с ней направились к выходу, я оглянулась посмотреть на него и убедилась, что он глядит вслед Люси — взглядом, не предвещающим ничего хорошего. В глазах красавчика мерцал интерес, выходящий за рамки профессионального. Еще этого не хватало на нашу голову! Только бы пронесло, мысленно взмолилась я.
