Ладони стали влажными от пота, которым покрылось лицо йонкера; он напрягся всем телом, словно одеревенел. Как скрученная в баранку неведомо какими силами сосна.
– Я не знаю, что делать, – зашептала, склоняясь к нему ближе. – Не знаю, как тогда сумела.
Он стиснул мои руки пальцами, начиная теперь вырываться из них – пришлось держать, смаргивая мутную пелену ужаса, что застилала глаза. Но тут йонкер одним мощным рывком перевернул меня на спину и придавил своим телом. Его сжатые на моих запястьях пальцы костяшками ударились о пол. Он вжал меня в шершавые камни, будто замуровать решил, и его взгляд обрушился на разум тяжёлым булыжником, давя нужные мысли, словно муравьёв.
Я выгнулась, пытаясь нащупать опору. Упёрлась пятками в какой-то выступ, шире разводя ноги для устойчивости – но Хилберт тут же вжался между моих бёдер своими. Совсем неловко… Жар хлынул по шее к щекам – не только от пыла борьбы с тем, кто меня несоразмерно сильнее. Я взвизгнула, кажется, на миг его оглушив. Качнулась вперёд.
– Лежать! – рявкнула, задыхаясь.
И – чудо! – сумела вновь перевернуть его, слегка ослабевшего, на лопатки.
Так. Соображать надо быстро. Что я делала тогда? Что? В голове один только сумбур. А в ладонях – страдающий, борющийся со своим страшным недугом Хилберт. И ещё очень агрессивный.
Я снова обхватила его лицо ладонями, прикрыла веки – и как будто стала лучше видеть, лучше чувствовать, что ворочается под моими руками, стараясь отодвинуться от них подальше, потому что ощущает угрозу. Я просто погладила колючие щёки йонкера, касаясь кончиками пальцев уголков его сухих губ. Словно вдавила себя в него, пытаясь заменить собой то, что мучило его.
– Тихо… Тихо, – шёпот как будто со стороны.
Спокойный, размеренный – чужой. Но нет – мой. Прокатился по горлу, щекоча, и растворился в голове. И Хилберт помалу успокоился, а то, что билось в его разуме и по всему телу, отступило в тень. Но, наверное, ненадолго. И неожиданно для себя самой я опустила голову на его грудь, как будто даже сидеть у меня не осталось никаких сил. Просто упёрлась лбом в его расстёгнутую куртку, чувствуя, как давят на кожу фигурные пуговицы, как йонкер дышит, чуть хрипло, но всё медленнее и тише с каждым мигом.
– Мейси… – Он положил тяжёлую ладонь мне на спину, слегка надавливая – и я отшатнулась.
Минутка слабости окончена, и не хочется, чтобы она переросла в минутку непрошеной близости. Хватило уже. Йонкер слегка привстал, опираясь на локоть, покачиваясь даже в таком положении.
– Если вы хотите, чтобы я и дальше помогала вам, то говорите, мениэр! – Я откинула со лба мелкие прядки волос. – Что там сидит?
Ткнула ему в грудь пальцем. Он опустил взгляд на мою руку и криво усмехнулся. Надо же, и вид такой, словно ничего только что не произошло.
– Разве вы ничего не знаете о Стражах? И о том, какими они бывают? Что порой «сидит» в них и что ждёт их, если это подтвердится? Вы же провели в библиотеке много дней. Расспрашивали хранителя. Рылись в старинных свитках. Так расскажите мне, что я скрываю…
Вот же упрямый гадёныш, едва не сказала я вслух. Встала, поправляя мятый теперь подол и убирая за спину упавшие на плечи волосы. Не желает говорить, признаваться сам – чёрт с ним. Пусть живёт с этим, как хочет. Надеюсь только, что когда-то уже без меня.
– Если я не всегда смогу быть рядом? – проговорила, наблюдая, как Хилберт тяжко встаёт с пола, одёргивает куртку, пытаясь привести себя в надлежащий вид. Как будто это сотрёт из моей памяти всё, что я видела сейчас. Вынет из тела все ощущения, что до сих пор отголосками перекатывались по нему.
– После свадьбы и ритуала в Пустынном Храме вы всегда будете со мной, – он улыбнулся странно, как будто и сам не мог понять, нравится ему эта мысль или нет. – Спасибо.
Да неужто! Его светлейшество йонкер Хилберт ван Берг соизволил меня поблагодарить. Да этот день надо запомнить и отметить красным в календаре! Но ехидные мысли тут же схлынули, когда мужчина просто повернулся и вышел прочь, оставив меня одну в пустой комнате.
И кажется, только в этот миг, увидев вернувшегося из гарнизона Хилберта, а потом оставшись в тишине и одиночестве, я наиболее ясно осознала, что у меня через несколько дней свадьба. Свадьба, раздери меня гарг! А как избежать её и в то же время достичь желаемого, за эти дни я так и не придумала. Теперь, наверное, в библиотеку меня и вовсе не пустят: Хилберт прикажет. Однако как быстро ему донесли о моих туда визитах – едва на порог ступил.
С возвращением йонкера слуги как будто засуетились ещё больше, совсем уж взволновалась Дине, не давая мне прохода. А скоро привезли и моё платье. Лишь несколько штрихов добавил мастер в его окончательный облик – и наряд заиграл всеми гранями дорогой узорной ткани, богатой отделки, красивого, надо признать, кроя: с открытыми плечами и заметно выросшим шлейфом – как у какой-нибудь эльфийки, если я вообще что-то в этом смыслила. Но только вот роднее мы с ним не стали. Оно отдельно, а моя душа – совсем в другой стороне.
Меня так закрутило за последние дни перед церемонией, что я даже ни разу не встретилась с будущим мужем. И ни разу не вспомнила о том, чтобы пойти в своё привычное книжное убежище. Думается, теперь меня и там достали бы.
Очнулась я только в тот миг, как гладкий костяной гребень в руке Лауры медленно и ласково заскользил по моим бережно вымытым и высушенным волосам, чтобы собрать их в причёску. Я ожидала, признаться, чего-то фееричного и немало удивилась, когда служанка заплела мне обычную косу. Конечно, в руку толщиной и длиной ниже пояса, она всё равно смотрелась роскошно, а уж когда её украсили цветами и тончайшими цепочками – и вовсе.
Вокруг меня щебетали другие служанки, готовясь надевать на меня То Самое платье, всё нахваливая его тихонько, но и так, чтобы я услышала. От них хотелось отмахнуться, как от мух, назойливо жужжащих над ухом. По всему телу разносилось какое-то горячее биение, будто кровь просто остановилась в сосудах и запульсировала на месте. Как такое случилось? Я выхожу замуж. За средневекового феодала с раздвоением личности, которое земным психотерапевтам и не снилось. А там, дома, уже осталось не так много времени до моей настоящей свадьбы. И Антон спит с другой девицей в моём теле. Она пудрит мозги моим клиенткам и моим ассистенткам. Но, что самое главное, её там хотя бы никто не хочет убить. А здесь того и гляди нападёт какая-нибудь страшная тварь.
Смутный шорох ткани, лёгкие прикосновения заботливых тонких рук. Звон голосов в ушах. На грудь ложится тяжёлый кулон с каким-то драгоценным камнем в тон вышивке платья. Он охлаждает в первый миг, а затем нагревается от моей кожи и пропадает, как будто утонув вместе со всеми другими ощущениями в глубоком чувстве неправильности происходящего, от которого мне становилось невыносимо тяжко.
Но вдруг всё смолкло. Просто все, кто сейчас меня дёргал, касался и нахваливал, вмиг исчезли, как растворились. Я вздрогнула, увидев в зеркале отражение Дине. Видно, это она всех разогнала, а я и не заметила сразу.
