Ее не слушали. Эта женщина крепко держала Ларину руку и неумолимо тащила ее дальше – туда, где огонь уже сожрал все живое. Зачем она идет вперед? Разве не видит, что там нет выхода, только огонь и смерть? Понимая эту простую истину, Лара визжала и отбивалась. Она знала как будто, куда следует идти, где найти спасение, но – неизменно была слабее той женщины, и вырваться никогда не удавалось…
А заканчивалось все одним и тем же: женщина, устав бороться, оборачивалась к ней. И тогда размытые, невнятные прежде черты превращались вдруг в до того знакомое лицо, что у Лары обмирало сердце… Глаза этой женщины, такие же мутно-зеленые, как у самой Лары, были полны гнева, а искаженные злобой губы произносили всегда одну и ту же фразу:
– Если не прекратишь, то оставлю тебя здесь! Хочешь этого?!
На какой-то миг время замирало. Пальцы вокруг ее запястья тогда слабели, и Ларе как будто предстояло решить: пойти ли ей с этой женщиной дальше? Или поспешить туда, где, как она думала, есть спасение? Но Лара не успевала решить. Никогда не успевала.
…Проснувшись – в поту, часто дыша, как после бега, – она резко села в постели, будто и сейчас готовая спасаться. Но ей повезло, это только сон. Пожара не было. Более всего Лара боялась, что однажды ее сон просто не кончится. Что она не успеет проснуться, и оранжевые языки пламени дотянутся до нее.
Откинув одеяло, она опустила ноги на пол и прошлепала босыми ступнями до журнального столика с графином воды. Пока пила, жадно глотая воду, зубы дробно стучали по хрусталю – Лару все еще трясло.
А искаженное злобой лицо, такое знакомое лицо, до сих пор стояло перед глазами.
Оставив стакан, Лара, как была босая, в тоненькой ночной рубашке, бросилась к секретеру, чтобы отыскать альбом для рисования. Привычными и ловкими движениями заточила карандаш, сдвинула занавеску, позволив утреннему солнцу ворваться на свою мансарду, и, устроившись здесь же, на подоконнике, принялась уверенными штрихами набрасывать черты этого лица.
Давненько она этого делала. Да и сон ведь не повторялся уж несколько месяцев – отчего вдруг сегодня?
Лара почти закончила. Она видела, что следует тщательнее проработать волосы, светло-русые с волной локоны; и еще выделить ту родинку над правой бровью. Маленькую, почти незаметную. Кажется, одна Лара и знала, что родинка все-таки есть. Но ей некогда было заниматься мелкими чертами – хотелось скорее увидеть полный образ, прорисовать глаза, чтобы понять. Понять, действительно ли она так похожа? Или это ее дикое воображение?
Но, отведя карандаш, Лара в этот раз совершенно точно признала – похожа. Безумно похожа. Для верности она даже спрыгнула с подоконника и подошла к зеркалу.
Когда-то давно, еще в детстве, ей казалось, что женщина – вторая женщина, та, что с жесткими грубыми пальцами, чье лицо заняло прочное место в памяти – и есть ее мать. Что Лара сама во всем виновата: неуемным плачем вынудила маму превратиться в злобную фурию. С годами пришло понимание, что все куда сложнее. Нет, мама – это та, первая, с волдырями на руках и горячим шепотом. Та, чьего лица она никак не может вспомнить.
А вторая… Лара смотрела на себя в зеркало и, чем старше становилась, тем отчетливей понимала – она и есть фурия из собственного сна. Ни сегодня, так завтра окончательно сойдут припухшие Ларины щеки – последний признак «детскости», – и тогда она станет точной ее копией.
Это она заставляет маленькую девочку делать сложный не по годам выбор. Это она тащит ее в пропасть, полную огня.
Мысли эти и мистическая, невозможная схожесть наводили на Лару такой ужас, что у нее снова начали стучать зубы. Слава богу, вскорости заглянула Стаська, и пришлось отвлечься на дневные заботы.
– Лара Николаевна, проснулись уже? – затараторила девчонка сходу, втаскивая в комнату таз, полный воды. – Одевайтесь скорее – Юлия Николаевна приехали, вас кличут!
– Уже приехала?.. Так скоро?!
Только теперь Лара и поняла, предвестником чего был сегодняшний ее кошмар. Вчера, как снег на голову, свалился Конни, а Лара выделила ему номер и платы за то не взяла. Достанется же ей теперь от мамы-Юли, у которой каждая копейка учтена, и которая стакана чаю постояльцам без платы не подаст, не то что выделит задарма комнату с обслугой и столом.
Но Лара была ко всему готова. Конни ее лучший и единственный друг – она все снесет ради него!
Умывшись, одевшись, Лара отворила оконные рамы и, повторяя ежедневный ритуал, выглянула наружу, ловя кожей свежую утреннюю прохладу. Море бушевало, пуская по поверхности своей белых барашков, билось о берег и норовило вырваться.
А Лара тяжко вздохнула и отправилась «на ковер».
В тот миг она еще думала, что ругань матушки – это самое большое потрясение, которое ей предстоит сегодня вынести. Однако минутой позже Лара вприпрыжку спустилась на второй этаж, чтобы отсюда, пройдя коридор меж номерами, добрать до широкой парадной лестницы. И – случайно ли – но она бросила взгляд именно на комнату под номером «1», ту самую, в которую вчера поселила странного, неуклюжего, но нагоняющего на нее непонятный страх господина Рахманова.
Именно в этот момент дверь его номера ожила. Почти неслышно отворилась, и из него тихонько, на цыпочках, выбралась старшая горничная Галка…
Она задумчиво улыбалась чему-то своему и наскоро переплетала одну из кос. Вторая половина волос, всклокоченная, не расчесанная толком, свисала вдоль спины, еще нетронутая.
Лара охнула без голоса и спиной приросла к стене, испугавшись отчего-то, что Галка ее заметит. Как ни была наивна Лара, но и она сей же миг догадалась, отчего Галка выходит ранним утром из номера одинокого господина. Вспомнились и слухи о ней, что ходили по Болоту – Лара им прежде не верила, она и подумать не могла!
Так выходит, все правда… а ведь Галка всего-то на два года старше самой Лары.
Галка ее пока что не видела, занятая своими косами. Но вот-вот повернет голову – а говорить с нею сейчас совсем не хотелось. Сперва надо переварить и усвоить новость, что совсем рядом есть другая жизнь – взрослая и, наверное, куда более серьезная, чем Ларина. Потому, не глядя, она толкнула первую же попавшуюся дверь – дверь в буфет – и решила переждать там.
Не тут-то было. День сегодня точно обещал быть непростым.
Конни, ее первый и единственный друг, тот, кого она все еще, наверное, любила детской чистой и искренней любовью – он держал в объятиях Дану Ордынцеву и осыпал поцелуями ее лицо и шею.
На Дане было то же розовое декольтированное платье, что и вчера за ужином. Она первой и заметила Лару – глухо вскрикнула, тотчас оттолкнув Кона:
– Лара, нет-нет, вы не то подумали…
Кажется, она еще что-то хотела сказать, но Лара не слушала. Загнанная в угол всеми обрушившимися за утро новостями, она испуганно попятилась – а потом и вовсе бросилась прочь. Не оглядываясь и напрочь забыв, куда торопилась до этого. Лара бежала в единственное место, где ей было по-настоящему хорошо и спокойно.
