* * *
Белый ракушечный берег, по которому важно прогуливались чайки, сарай с соломенной крышей, старая голубая лодка и море – бесконечное и ярко-синее. Живописный и столь привычный для Лары вид портило лишь одно: по тропинке меж скалами сюда торопилась спуститься Дана Ордынцева. Вечернее платье она все-таки сменила на скромное прогулочное.
В своем укрытии Лара и четверти часа не провела в одиночестве – наверняка Кон ее выдал. Предатель! Интересно, отчего сам не явился? Трус несчастный!
За четверть часа Лара ничего толком обдумать не успела, только лишь начала злиться на всех и каждого, кто был в этом пансионате.
– За вами не угонишься… – упрекнула Дана, подходя к самой кромке воды, где Лара, разувшись и подоткнув юбки, мочила ноги.
На замечание она решила не отвечать и даже свела брови, давая понять, как сердита. M-lle же Ордынцева этого всего словно не видела: не спеша она сняла легкие туфли, стянула чулки и, тоже подобрав юбки, вошла в воду.
– Какое дно каменистое… Ох!
Дана, конечно, тут же поскользнулась на илистых булыжниках, а Лара совершенно неосознанно подхватила ее за локоть, не дав упасть. И запоздало подумала, что было б забавно, шлепнись эта грациозная красавица в воду. Вот было бы брызг! Подумала и ту же отругала себя за злые мысли.
– Благодарю вас, – Дана посмотрела на нее теплыми янтарными глазами. – Я лишь хотела сказать, что понимаю вас – я сам настолько ревнива, что, честное слово, наверное утопила бы соперницу на вашем месте. Но я знаю, что вы не такая, Лара, вы куда великодушнее и добрее меня.
«Да ты понятия не имеешь, какая я! И на что способна!» – так и хотелось крикнуть ей в лицо Ларе.
Но она, конечно, этого не сказала. Лишь, смутившись такому взрослому и не вполне понятному ей слову «ревность», поспешила заверить:
– Я вовсе никого не ревную, с чего вы взяли?.. – Впрочем, Лара сама услышала, насколько жалко и неправдоподобно звучат ее оправдания. Потому решилась добавить в голос язвительных ноток: – Это Константин Алексеевич сказал вам, где меня искать? А сам пойти побоялся, надо думать?
До того дерзкой была эта фраза в воображении Лары, что она обмерла душой, как только произнесла ее. Даже лицо, кажется, вспыхнуло от стыда и страха – что за эдакую дерзость с нею сделает Дана?!
Оттого непонятнее было, почему Дана словно бы ничего не заметила. Может, не расслышала? Не поняла? Видать, неважно знает русский.
– Да нет же, он хотел пойти к вам, – вздохнула лишь она, – я его отговорила. Вы же знаете Константина Алексеевича куда лучше: он не самый великий дипломат. Кроме того, мне хотелось рассказать вам все – как есть, без утайки. А вы уж, Лара, решайте, докладывать господину Харди о том, что видели, или нет.
Не могла Лару не заинтриговать такая постановка вопроса. Но Дана и не стала дожидаться ответа. Глядя на свои маленькие изящные ступни в прозрачной воде, она начала издалека.
– Мои родители вынуждены были покинуть Россию, едва обвенчались. Видите ли, маменька не ровня отцу – аристократу с весьма суровыми, консервативно настроенными родственниками. Она была француженкой и актрисой, кажется. Так говорят. Еще говорят, она была необычайно красива, но счастья ей это не принесло: маменька жила в бедности и умерла в первых же родах. А семья отца и тогда не простила его, запретив возвращаться. Точнее, он мог вернуться – если бы отказался от меня, своей дочери. Но он не отказался. За что был лишен состояния, поддержки и права называться их сыном.
Лара не утерпела, перебила ее:
– А как же Николай Ордынцев, его кузен? – воскликнула она. – Ведь он поддерживал вашего отца?
– Да, он поддерживал, – согласилась та. – Недолго, потому как вскорости сам погиб при весьма печальных обстоятельствах. Детей он не оставил, и его состояние, весьма немалое, как говорят, поделили прочие родственники – но ни мне, ни отцу, как вы понимаете, ничего не досталось, – она печально улыбнулась, снова найдя Ларины глаза.
Если Лара и сердилась на m-lle Ордынцеву только что, то уже забыла об этом, теперь жалея ее всем сердцем. Это было несправедливо – то, как обошлись с нею и с ее отцом, благородным и добрым Александром Наумовичем. Чем-то схожа их история была с историей Кона, которого тоже несправедливо обделили – Ларина матушка и обделила. Возможно, именно поэтому Лара так отчаянно искала выход.
– Но как же… – не могла успокоиться она, – если Николай Ордынцев любил вашего отца, то должен был, обязан был о нем позаботиться! Неужто, он даже завещания не оставил?!
Дана поглядела на нее странно – с удивлением:
– Забавно, что вы сказали о завещании. Я слышала, оно и впрямь было – только не в пользу моего отца. Кажется, он кому-то другому намеревался передать все свое состояние вместе с Ордынцевской усадьбой. По тому завещанию – если оно было – и отец кое-что получал. Но, то ли бумаги составили не верно, то ли еще что-то – завещание законной силы не получило. Я не знаю подробностей, Лара, а отец о том вспоминать не любит. Да и значение имеет лишь то, что никакого наследства папенька не получил. Всю жизнь он жил на подачки наших добрых друзей, за их счет и милость. Вы представить себе не можете, Лара, до чего это унизительно для человека с его гордостью и воспитанием. Что касается меня, то я и на приличную партию не особенно могла рассчитывать, – она сконфуженно отвела взгляд. – Злые языки распускали слухи, будто родители и вовсе не были повенчаны… Мне необычайно повезло встретить господина Харди. Он с первого же дня знакомства проявил ко мне интерес, а я, разумеется, его поощряла – глупо было бы не поощрять. А я не дура. – Она сурово поджала губы. – Тем более что господин Харди на все ради меня пошел, и все мои условия выполнил.
– Какие условия? – полюбопытствовала Лара.
Дана в этот раз молчала долго, будто подбирала слова, чтобы лучше объяснить:
– Видите ли, Лара, когда мы с отцом бывали на приемах в домах европейской знати, нас неизменно представляли с пышностью и фанфарами: «Русский граф, знаменитый представитель фамилии Ордынцевых, с дочерью», – пафосно процитировала Дана. – Папенька вынужден был поддерживать те слухи о титулах и знаменитой фамилии, иначе бы, ей-богу, нам пришлось голодать, всеми позабытыми. А на деле – что? Я бог знает из каких обрезков шила себе наряды, раз двадцать латала и перелицовывала папенькин сюртук, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. Вчерашнее платье, если хотите знать, я смастерила два года назад из украденной в столовой скатерти и лишь по-новому каждый раз пришивала кружева, дабы оно казалось модным. Потому, уж кто-кто, а я знаю цену громким титулам и пускаемой в глаза пыли! Я не поверила господину Харди. Я подумала сперва, что он такой же нищий аферист, как мы с отцом.
– Но после вы передумали?
– Передумала. Поскольку он сделал то, что нищий аферист сделать никак не мог. Я поставила господину Харди условие – выйду за него, ежели он вернет папеньке Ордынцевскую усадьбу. Это только на словах кажется просто, Лара. Усадьба принадлежала тогда тем самым родственникам отца, а они ни за что бы с нею не расстались. Если бы и расстались, то за баснословную сумму – тысячи… миллионы, может быть… мне даже представить сложно, сколько она стоит. Выкупить ее мог только сказочно богатый человек или волшебник какой – а господин Харди это сделал. Он для меня совершил невозможное.
