Приложив ладонь козырьком, Лара и правда разглядела неприметные, почерневшие и поросшие мхом выбитые цифры «1850».
– Батюшка Николая, моего несчастного кузена, заложил основу дома в 1850, в честь женитьбы. А потом Крымская война, потом жена его умерла, оставив одного-единственного сына – Николая. Целых тридцать лет замок строился – можете себе представить? О, он был великолепен! Выстроен по последнему слову техники! Здесь и электричество проведено, и телефонные провода.
– В самом деле? Настоящие телефонные провода?! – не поверила Лара.
– Да. Хотя полноценную телефонную связь устроить батюшка Николая так и не успел. А сам мой кузен… – Александр Наумович стушевался, – видать, не до того ему было. Что ж, пройдемте в дом, Лариса, уже темнеет.
– Да-да, я сейчас…
Пропустив всех, Лара все-таки задержалась на мощеной камнем дорожке и, задрав голову, любовалась каждой деталью великолепного сооружения.
А особенный интерес представляла для нее башня. Выстроенная из того же камня, что и прочие стены – но время отчего-то пощадило ее меньше. Башня была куда темнее, почти черной. А плющ, покрывающий ее со второго по третий этаж, вблизи казался ржавыми цепями, окутавшими старинный камень.
Лара острым своим взглядом тотчас определила, что пробраться в башню можно либо через открытую галерею, соединявшую ее со вторым этажом жилой части, либо через низенькую дверь прямо со двора. Дверь располагалась совсем рядом с главным ходом, невзначай была прикрыта колючим кустом шиповника. Она так и манила подойти и распахнуть десятилетие запертые створки.
Впрочем, Лара тотчас отругала себя за дерзкие намерения. Она гостья здесь и тайком соваться туда, куда не приглашали, не станет. По крайней мере, не в первый же день.
Внутри дом оказался не менее примечательным: в тот вечер Лара не успела толком ничего увидеть, но ее впечатлила даже спальная комната, выделенная ей Даною. Высоченные потолки в три, а то и в четыре человеческих роста, и столько пространства, что запросто можно устраивать танцы. И это только спальня – гостевая спальня!
И кровать с тяжелым бархатным балдахином, на которой запросто можно почувствовать себя Спящей красавицей, ждущей своего Принца.
«Если бы Дмитрий Михайлович и правда был писателем, – подумала Лара, – он пришел бы в восторг и обязательно написал про этот замок целый роман!»
А камин – Ларин собственный камин, прямо в спальне – изумил ее и того больше. Лара умело его затопила, и здесь теперь грела ладони Дана, явившаяся помочь с уборкой.
– Не понимаю, зачем было строить столь огромные комнаты? – спрашивала она, глядя в огонь, и красные блики ярко сверкали в ее глазах. – Мы на одних лишь углях для растопки разоримся подчистую. А главное, теплее ничуть не становится. Я продрогла до костей.
– Смотрите-ка, и здесь Ворон! – Лара, не скрывая трепета, провела кончиками пальцев по барельефу каменной птицы под каминной полкой.
– Они здесь всюду эти Вороны.
Дане дом совершенно точно не понравился. Не требовалось прямых слов – все было написано на ее лице. Лишь раз она призналась:
– Мне здесь не по себе. Огромный холодный склеп, а не дом. Не представляю, как можно здесь жить.
Она притянула массивное жесткое кресло поближе к огню и села, обняла себя за плечи, продолжая зябнуть.
– Но я рада, что вам, Лариса, здесь нравится. Жаку тоже нравится. Мне иногда кажется, что ему стоило бы жениться на вас, а не на мне.
Лара бросила на нее пытливый взгляд, но, кажется, Дана сказала это без намека на ревность. Или же тщательно скрывала эту самую ревность – угадать не вышло.
Лара подтянула к камину второе кресло – правда, не столь близко, ей вовсе не было холодно. Села на самый край и, робея, решилась признаться.
– Так и не успела сказать вам днем… Джекйкоб нынче заказал у меня портрет. Свой портрет.
– Вот как? – точеные брови Даны взлетели вверх. – Вы согласились?
– Нет, пока еще…
Вообще-то Лара для себя уже все решила. Однако она подумала, что следует заручиться поддержкой Даны на всякий случай. Нехорошо будет, ежели та узнает о портрете от кого-то другого.
– Я говорила вам, Дана, что намереваюсь ехать в Петербург, в Академию художеств – а для этого нужны деньги. Пятидесяти рублей, что обещал Джейкоб, мне хватило бы чтоб добраться и нанять комнату. Они бы очень выручили меня, эти пятьдесят рублей. Однако вы моя подруга, Даночка, одно ваше слово – и я откажусь.
Вздернутые брови Даны так и не вернулись на место, но, помедлив, она ответила ровно и сдержанно:
– Отчего же я должна быть против? Я рада, что Жак поддерживает вас, у него доброе сердце. – Она поискала глазами, потом нащупала в кармане домашнего платья портсигар и, лишь закурив, продолжила: – Однако я уже говорила по поводу вашего намерения уехать. Это не лучшая затея, Лариса. Петербург немилосерден к одиноким молоденьким девицам.
Дана говорила об этом второй раз – и второй раз Лара на замечание не ответила. Она и сама, без советов, каждую минуту сомневалась в необходимости поездки. Но посчитала, что Дана не поймет ее доводов. Она из другого мира – потому и обсуждать сей вопрос с нею нет смысла.
Вместо этого Лара села в кресле поудобней, расправила юбку на коленях и перевела тему на то, что действительно было интересно:
– Даночка, вы виделись нынче с Коном?
– Нет. – Она выпустила струйку дыма резче, чем следовало. – Я вот-вот выхожу замуж, Лариса, у меня прекрасный жених, и мне вовсе не хочется говорить о других мужчинах.
Но, видимо, и о «прекрасном женихе» Дане сказать было особо нечего, потому, докурила она в полном молчании. Затушив окурок как обычно в блюдце, тотчас потянулась за второй попиросой – и, наверное, заметила Ларин взгляд на изысканном серебряном портсигаре.
– Желаете? – откинула крышку и первой протянула ей.
Первые несколько раз Дана предлагала закурить – но Лара всегда краснела и смущенно качала головой. А нынче… то ли свобода вскружила ей голову, то ли папиросный дым показался вдруг Ларе необычайно вкусным – она несмело кивнула и аккуратно вытянула одну.
Повторяя за Даной, взяла двумя пальчиками и поднесла к губам. Но, когда Дана угостила спичкой, тотчас надсадно закашлялась от едкого противного дыма.
– Тише-тише, не торопитесь.
У Лары же первым порывом было выбросить немедленно эту гадость – ничего отвратительнее, кажется, она в жизни не делала! Однако ж, невесть откуда взявшееся упорство заставило тотчас, едва прокашлялась, снова затянуться едким дымом.
Во второй раз Лара хотя бы не кашляла. Хотя все равно не поняла, зачем люди это делают.
Дана, внимательно наблюдая за ней, в конце концов, усмехнулась:
– Ваша маменька проклянет меня за то, что испортила ее девочку. Что ж, Лариса, раз вы стали совсем взрослой, поделитесь, что у вас на сердце?
