* * *
По крутой каменной лестнице внутри башни Рахманов плелся позади всех. То и дело он прикладывал ладонь к черным от копоти стенам: видел огонь, очагом которого стала солома в верхней комнате, видел густой черный дым и чувствовал присутствие смерти. Ничего конкретного. Видимо, слишком много прошло времени.
Харди, несмотря на давешнее ранение, шел впереди их отряда из трех человек и держал лампу высоко над головой, освещая всем путь. Несвицкий следом. Войдя в башню, он притих: хмурился и явно о чем-то мучительно размышлял. Но долго держать думы в себе, разумеется, не смог:
– Я не могу поверить, что Мара и впрямь мертва! – воскликнул он вдруг, и эхо его голоса еще долго раздавалось среди каменных стен. – Это… это в голове не укладывается! Быть может, ей удалось спастись хоть как-то? Быть может, был потайной ход из того горящего дома, или… или ее вовсе там не было? Неужто все это творит бестелесный дух?! Быть того не может!
– И, тем не менее, это так, – отрезал Харди. – Мара мертва.
Конни не поверил, попытался усмехнуться:
– В детстве нам с Ларой Акулина-нянька рассказывала сказки разные – про навей. Самоубийцы, пьянчуги, утопленники, малые дети некрещеные, колдуны, ведьмы – да и просто те, кто не своей смертью померли, мол, становятся навями. Людей пугают, скот морят… а могут и еще чего похуже устроить. Выходит, Мара той же породы?
– Отчасти, – серьезно ответил Харди. – Но Мара от рождения была сильной ведьмой и многому успела научиться при жизни: она куда опасней обычной нави. И заплатила высокую цену, чтобы после смерти не просто блуждать бесплотным духом, а иметь возможность поселиться в ином теле. Прожить вторую жизнь.
– В ином теле? Теле другого человека? – нарочито весело подхватил Конни. – Я ставлю на то, что Мара вселилась в мою мачеху. Всегда подозревал, что она ведьма!
Конни смеялся, разумеется. То ли он в самом деле ничуть не верил в историю с Марой, то ли хотел за шутками спрятать страх. Скорее, второе. А Харди отмел его версию вполне серьезно, будто не слышал издевок:
– Едва ли. Юлия Николаевна ежели и владеет магией, то лишь самой примитивной: умеет обращаться с травами да, может, знает пару заговоров. Научил кто-то, видать. Но Мара не такова, Мара сильней… Неужто пришли?
За разговорами не сразу сообразили, что лестница кончилась – все трое ступили в верхнюю комнату башни. Яркий солнечный свет из четырех окон освещал каждую плиту на полу, каждую выщерблину на округлой стене – и все равно у Рахманова начинало ломить в висках от той удушливой атмосферы смерти и ужаса, что царила здесь. Дьявольское место… Он медленно прошелся по окружности комнаты. Стал напротив окна. Он уже знал, что именно здесь стояла Лара нынешней ночью и, кажется, поэтому возле окна даже дышалось чуть легче.
Конни, пройдясь следом, тоже заглянул в окно, но вид его совершенно не заинтересовал. Он даже не заметил женщину в плаще, что притаилась у кладбищенской стены.
– Погода портится… – только и прокомментировал Конни, глядя больше вверх, а не вниз. – Никак, дождь будет. – А потом хмыкнул, повеселев по-настоящему. – Ну, господа, вы видите здесь что-то похожее на алтарь? Я – нет. Видать, наши впечатлительные дамы что-то напутали.
Харди и тот был в замешательстве. Он догадывался наверняка, что из башни ведет потайной ход, но найти его не мог. И советники его, те, что присматривают за порядком, помогать не спешили.
«Он такой же, как и все люди, – в очередной раз подумал Дмитрий, наблюдая исподтишка. – Со всеми их слабостями и пороками. Видать, и обвести его вокруг пальца можно, ежели постараться».
– Нужно надавить на скульптуру в нише. Вжать ее в пол – тогда откроется лестница наверх, – снова отворачиваясь к окну, помог им Рахманов.
Он опять нашел взглядом женщину внизу. Волевая и спокойная, как ледяное изваяние. Белокурая. Юлия, приемная мать Лары. Что она делает здесь?
Харди дурак, ежели недооценивает эту женщину. Такой как она Харди на один зубок… Так прав ли Конни, что она и есть – Мара?
А угадав направление ее взгляда, Дмитрий увидал и парочку за которой она наблюдала. Настороженно, явно таясь от них. Там, в противоположной стороне парка, подальше от главного входа, Галина, горничная из «Ласточки», настырно уводила куда-то Александра Наумовича, папеньку Даны.
Вот так номер… неужто они знакомы?
По крайней мере, именно такое складывалось впечатление, когда Галина усадила Ордынцева на скамейку и сама пристроилась рядом, начав что-то рассказывать ему нарочито весело.
Несвицкий и Харди смятения Дмитрия не замечали – они занимались каменной птицей. И механизм, открывающий ход на крышу, наконец, сработал. Ниша с Вороном обернулась вокруг вертикальной оси и предстала началом лестницы, уводящей вверх, на крышу.
Несвицкий, помедлив, первым взошел на каменные ступени. Харди за ним. Юлия, на которую глядел Дмитрий, будто почувствовала это. Резко вскинула голову, посмотрев, кажется, точно на Рахманова.
Дмитрий невольно попятился от окна. Как не хотелось ему следовать за Харди и Коном на крышу, но он все-таки взбежал по ступеням наверх – туда, где так страшно завывал ветер. Будь, что будет.
Даже сама природа, казалось, бунтовала против их вторжения. Ветер свистел в ушах, норовил сбить с ног и привел за собою тяжелые свинцовые тучи. Вдалеке, над морем, теперь не просто клубились облака – там сверкали острыми иглами молнии. Небо вот-вот разразится ливнем. Погода испортилась за какую-то четверть часа.
И все же природные ненастья были ничто по сравнению с ужасом, который наводил вид каменного ложа – алтаря. Жертвенного алтаря, в чем Дмитрий уже не сомневался. А в изголовье ложа, как раз возле углубления, где недавно еще находился ритуальный кинжал, восседал очередной каменный Ворон.
Этот отличался от прочих скульптур, виденных прежде – слишком детально вылеплен. Будто живая птица окаменела только что…
Рахманов, как завороженный, подошел ближе.
– Вот чертовщина-то! – выругался Кон, перекрикивая ветер. – Сейчас дождь хлынет – вымокнем до нитки! И зачем мы сюда явились, скажите на милость?
– За этим…
Харди, зажимая вновь потревоженную рану, наклонился, чтобы поднять с плит под ногами то, ради чего он сюда явился. Трехгранный кинжал с рукояткой, увенчанной оскалившейся звериной головой.
Вдалеке над морем сверкнула очередная молния.
– Это… тот самый кинжал, которым убили Ордынцева? – спросил Конни, и Рахманов явственно услышал, как дрожит его голос. – Быть того не может… Пролежал здесь восемнадцать лет, и его даже птицы не тронули? Даже от дождей не проржавел?
– На нем столь сильная магия, Константин Алексеевич, что птицы и погода ему нипочем, уж поверьте.
Харди, борясь с ветром, оборачивал кинжал собственным шейным платком. И Конни это совершенно точно не нравилось:
