– Конечно простила, милый мой, давно простила. Я лишь хотела, чтоб ты понял, как ошибся, когда выбрал не меня…
– Что? – не понял Дмитрий.
– …прошу тебя об одном: никогда более мне не лги, рассказывай обо всем, что у тебя на сердце, – нежные руки гладили его лицо, лишая разума, запрещая видеть все, кроме ее глаз. – Не предавай меня, мой милый, – молила Лара. – Ведь ты не предашь?
– Да… – словно одурманенный согласился он. Ему пришлось тряхнуть головой, чтобы хоть чуточку согнать морок и сказать то, что собирался. – Лара, этот ритуал… то, что затеял Харди – вероятно, он затронет и меня. И все же, думаю, что бы со мною не произошло, все к лучшему. Тем более теперь, когда я знаю, что эти смерти происходили и по моей вине тоже. Вероятно, мне следовало вернуться сюда уже давно… тогда жертв было бы меньше…
Лара договорить не позволила: пальцы ее зажали ему рот. Не позволяя отвести взгляд от своих глаз, не позволяя перевести дыхание и заставить сердце биться хоть чуточку ровнее. Она привлекла его за плечи, заставила склониться и зашептала горячо и порывисто – на ухо:
– Не думай о ритуале, мой милый. Не думай о Харди. Не думай ни о ком, кроме нас двоих. Мы с тобою предназначены друг другу – давно. Ты помнишь свои сны? В них была я. Так какое значение имеет, как меня зовут, и каково мое лицо? Ведь и ты выглядишь иначе, чем тот, которого я любила. Но это ты, я знаю. Наши души связаны – навечно. А все прочее и даже мирские наши тела значения не имеет. Мы будем вместе, ибо иного пути у нас нет. Мы либо погибнем – вместе, либо выживем. Вместе. Мы вдвоем против них всех – тех, кто не ведает, что творит. Они все ошибаются – считают нас чудовищами. Но это не так… Ты не чудовище, милый мой, я это знаю. Ты если и делал что дурное, то лишь оттого, что не было выбора.
– Да… – в третий раз согласился Дмитрий.
Ларины пыльцы, что закрывали его рот, уплыли в сторону, и их сменили ее губы – горячие, жадные и неожиданно напористые. Лара прильнула всем телом, требуя и добиваясь, чтобы он ответил ей.
Долго добиваться не пришлось: Рахманов сдался ей охотно. Перехватил инициативу, и вот уже он целовал ее, не давая перевести дух. Обвил ее талию руками и прижал к стене, заставив слабо охнуть. Совсем забыв, что перед ним невинная девица, почти дитя. Впрочем, Лара и сама об этом едва ли помнила, дразня его и распаляя. Именно она, дернув ворот его сорочки так, что посыпались пуговицы, припала нежными губами к вздувшейся вене на его шее. Дорожкой мелких поцелуев спустилась к плечу и извернулась, чтобы ладонь Дмитрия уютнее легла на ее грудь. Рахманову казалось, он умрет, если сей же миг не коснется ее шелковой кожи, еще скрытой пестрой тканью платья.
Когда же он, забывшись, принялся осторожно расстегивать пуговицы на ее лифе – Лара неожиданно рассмеялась, словно ее щекочут. Глядела на него так же дерзко, но с силой оттолкнула, не позволив больше к себе прикасаться.
– Погоди немного, милый, скоро мы будем вместе. Навсегда, – прошептала, накрыв ладошкой его губы, как минуту назад. – Ты ведь хочешь, чтобы мы были вместе?
Хочет ли он? Она шутит, должно быть. Рахманов нервно усмехнулся, снова и снова целуя ее пальцы. Он бы на край света за ней пошел, если бы позвала. И сделает, разумеется, все, что она попросит.
– Ты должен выбрать, мой милый, быть ли нам вместе – или погибнуть. И помни, всегда помни: погибнешь ты – погубишь тем и меня, ибо мы связаны навеки. Так выбирай, жить мне или умереть.
– Жить, всегда жить!
А Лара будто до сего мига сомневалась, каков будет его ответ.
– Тогда не бойся ничего и слушай только меня. Выжди с полчаса и поднимайся в башню. Не думай о Дане, Конни или Харди – ничего с ними не случится. Думай о нас. Ты веришь мне?
На сей раз Дмитрий ответил с некоторой заминкой. Но все-таки ответил:
– Да…
Лара улыбнулась ему нежно, как умеет только она.
– Люблю тебя, мой милый, всегда буду любить! – жарко пообещала она и, напоследок обернувшись лишь раз, побежала прочь. По коридору – и наверх, в башню.
А Рахманов долго еще глядел ей вслед и пытался отдышаться, прикрыть галстуком разорванный ворот сорочки… Снова оглянулся на запертую комнату, смежную с этой. Оттуда ни звука.
Открыть не решился.
Тупое опустошение пришло вскоре, как это часто и бывает после внезапного душевного подъема.
Дмитрий понял, что его ждет. Понял, чего от него добивается Лара.
Ритуал окончательно уничтожит его, Митьку – глупца, вора и беспризорника. А его место займет величественный граф Ордынцев, которого так ценит Лара.
Но, может, это и к лучшему?
Глава 25. Хороший день, чтобы умереть
Лара всегда любила ветер. Встречала его смело, у самой кромки моря, лицом чувствуя колючие брызги воды. Она испытывала непонятный восторг, когда он, свистя в ушах, будто нашептывал ей сказки о дальних краях, откуда прилетел, и где она надеялась когда-то побывать.
Больше Лара не слышала тех сказок. Не было запаха моря и теплого шелеста волн. Лара чувствовала себя запертой в тесной комнатке, принадлежавшей когда-то няне. В крохотной комнатке с единственным окном – зато каким. Через то окно, огромное, во весь Ларин рост, она смотрела на мир, на его суету, на людей, которых узнавала и помнила – но ничего к ним не чувствовала. Даже жалости.
Лишь раз в ней колыхнулось что-то – когда Джейкоб вложил в руки Дане медальон, силы которого та не ведала. Медальон погубит Дану. И Джейкоба. И Конни, если тот не сделает хоть что-нибудь. Конни был единственным, кому не нравилось происходящее, кто чувствовал подвох – однако зарекомендовал он себя так, что никто, совершенно никто всерьез его не принимал.
Лара тогда приложила ладони к стеклу в окне и в полной мере убедилось, как оно прочно. Захочешь – не расколешь. Да и надо ли?
* * *
Рахманов должен был подняться в башню позже. С обреченной усмешкой подумал, что без него все равно не начнут – он главный виновник торжества, как-никак. И все же ему мучительно не хотелось туда идти. По крайней мере, с собою наедине он мог в этом признаться.
А пока что Рахманов спустился вниз, во двор, надеясь, что свежий воздух и холодный ветер с моря хоть немного приведут мысли в порядок. За Лару он более не переживал: его Лара и демонов из потустороннего мира сумела приручить.
Его Лара… Его ли? Рахманов уже не знал. Это мучило его, грызло и не давало покоя.
Громкий голос Ордынцева заставил обернуться:
– Галочка, вы все же заходите к нам!
Рахманов покрутил головой и нашел взглядом отца Даны, Александра Наумовича, в обществе той самой Галочки. Они стояли у ворот и прощались. А Рахманов уж и забыл о них.
Снова подивившись столь неожиданной дружбе, он осторожно, чтобы не спугнуть, направился к ним. И все-таки спугнул: Галина, завидев его, распрощалась с Ордынцевым еще скорее – перехватила поудобней лукошко с персиками, подобрала юбки и едва ли не бегом поторопилась прочь.
