За то Акулина возненавидела дочь – за убийство внучки.
За то селяне с Болота казнили Мару – за убийство ребенка.
И это же Рахманов хотел простить Ларе. Нет, не Ларе… эта женщина была ему чужой и незнакомой – а он, словно одурманенный, был согласен выполнить все ее прихоти…
* * *
Потайной ход на крышу заперт не был: взбежав по лестнице, Дмитрий первым делом увидел жаровню, опрокинутую, но еще горящую. А после Дану и Харди на каменном полу – и Лару над ним. Ни капли сочувствия тогда не было ни в глазах ее, ни в движениях. Несвицкий прав – она сама на себя не похожа. Ведь это она с ними сделала – больше некому!
– Прекрати это, Лара! Прекрати немедля! – Дмитрий ногами, не чувствуя жара огня, затоптал остатки углей – а что ему делать дальше не представлял.
Живы ли еще Дана и Харди? И как ему быть с Ларой, стоявшей над ними? Мгновение назад на лице ее блуждала самодовольная ухмылка чужой, незнакомой ему женщины – а теперь это вновь была Лара. Удивленными распахнутыми глазами она смотрела на него и не понимала как будто, отчего он так зол.
– Митя… – слабо позвала она, – что ты делаешь? Где мы?..
Она словно и правда не помнила, как оказалась здесь, на верхушке башни – поежилась и обняла себя за плечи. Снова позвала:
– Митенька, уведи меня отсюда…
Притворяется…
Или нет?
Когда-то именно его окрик заставил Лару прийти в себя и бросить нож, которым она хотела убить Дану. Должно быть, то же самое и теперь случилось. Она тянула к нему руки, умоляя о защите – и Дмитрий не мог ей в этой защите отказать. Снял сюртук, чтобы накинуть ей на плечи и защитить от ветра.
– Это уже не Лара.
Харди позади нее упирался руками в каменный пол и медленно, с трудом пытался встать.
– Это не Лара, – повторил он, – не верь ей.
А Дмитрий ведь и сам это понимал. Понимал – но принять не мог, держался за иллюзию, изо всех сил и хотел ей поверить. Женщина, так похожая на Лару, чувствовала это очень хорошо.
– Митенька, Митя, не слушай его – это все та же я, – молила она, жадно цепляясь за его плечи. – Он ведь хотел погубить нас – и тебя, и меня! Не слушай его, осталось совсем немного, милый мой, и мы будем вместе!
До чего же она была похожа… и все-таки это была не Лара. Что-то изменилось в ней, что-то неуловимое. Голос? Глаза? Да, должно быть глаза. Они смотрели на мир не восхищенно, как прежде – а спокойно и уверенно, как смотрит человек, осознающий свою власть над прочими.
– Я не знаю тебя, – пробормотал он, не решившись все-таки снять с плеч ее руки. – И я хочу быть не с тобой, а с той девочкой. Лара, ведь ты слышишь меня? Очнись, Лара…
Он несильно встряхнул ее.
– Той девочки больше нет, – поморщилась эта другая и теперь уж и не пыталась быть похожей на Лару хоть чем-то. Она усмехнулась: – Ты помнишь, что стало с Анной? То же будет с твоей драгоценной Ларой – высохнет изнутри за минуту и умрет на твоих руках – ежели теперь я покину это тело. Ежели ты послушаешь его и уничтожишь мой дух.
Дмитрий ей не верил. Нашел глазами Харди, надеясь, что хотя бы тот подскажет выход – но он угрюмо молчал и до сих пор не мог подняться на ноги. И все-таки выход должен быть! Должен! Дмитрий снова встряхнул ее за плечи:
– Лара, опомнись!
И снова ему почудилось, что смотрят на него не чужие глаза, а родные, Ларины.
– Ну же, милый мой, решайся… – с прежней мольбой попросила она. – И не лги, будто тебе нужна та девочка. Кому ты лжешь – себе? Ведь не она, а я была в твоих снах. Я звала тебя все эти годы и молила спасти меня. И я понимаю тебя, мой милый, понимаю куда лучше, чем она – маленькая и глупая Лара, совершенно не знающая жизни, не знающая, через что ты прошел. Осудившая тебя так легко и не желающая даже выслушать. Отпусти же ее. Ей теперь хорошо и без нас – она в лучшем мире… А у тебя нет иного выбора, кроме как стать счастливым.
Отчего-то в этот раз Дмитрий не нашел слов, чтобы ей возразить. Она и впрямь знала все, что знала Лара. И она понимала его гораздо лучше Лары. А Дмитрий… наверное, в глубине души он всегда знал, что та наивная девочка не для него. Что если и впрямь ей сейчас лучше – без него?..
Он не сумел ей возразить – а женщина, так похожая на Лару, заговорила еще жарче:
– Слушай же меня, мой милый, и стань счастливым. Ворон уже выбрал тебя: ритуал начали – да не довели до конца. Спасовали, испугались. А я не испугаюсь, ей-богу! Я спасу тебя! Ежели все сделать как надо, то и боль твоя уйдет, и видения, и мигрени мучить не станут… Ну же…
Как сладки были те речи. Как хотелось им поверить.
– Что значит, «довести до конца»? Вырезать мне сердце? Как тем прочим?
– Да! Но ты не умрешь, не бойся, мой милый – ты возродишься снова.
– Возрожусь уже не собой… Николаем Ордынцевым… – закончил за нее Дмитрий.
– Да! – согласилась Мара, и глаза ее засияли ярче. – Но что проку в тебе самом? Кем ты был прежде – вспомни! Никем. Ларе и той ты был таким не нужен. Решай же! Решай сейчас…
И вдруг Мара в несколько скорых шагов оказалась у края башни. Легко забралась на перемычку меж каменными зубцами:
– Помнишь, что я говорила? Мы с тобой связаны навеки: умрешь ты – умру и я. Так решай! – она раскинула руки, будто собиралась взлететь. – Умереть мне – или жить?!
– Нет! Нет, не делай этого, я прошу… не убивай ее!
– Я сделаю все, что ты хочешь, мой милый. – И снова ее улыбка, нежная, Ларина – а после, так и не отойдя от края, ведьма сказала: – Я сделаю все – но и ты сделай, что прошу.
Она медленно повела рукой, и трехгранный кинжал, словно был легок, как птичье перо, поднялся с каменного алтаря. Завис в воздухе ненадолго и – скользнул ведьме в руку.
Дмитрий тяжело перевел дух. Ведьма не говорила более ничего – лишь смотрела и ждала. Ясно чего ждала: вполне однозначно дала понять, что либо он покорится – либо Лара погибнет.
Впрочем, был ли еще хоть малейший шанс вернуть ее?
Шанс был…
– Лара, – позвал он так, будто ведьмы здесь не было. Позвал, глядя в Ларины глаза, говоря лишь с нею, – я знаю, ты слышишь меня. И не только слышишь – это ты ведь ты сбросила жаровню? Ты? Более некому, кроме тебя. А раз так…
Он сделал еще шаг – и распахнул рубаху на груди.
– Давай же! Ну?!
И мгновением позже понял, что проиграл. Улыбка, просиявшая тогда на любимом лице, была не Ларина – совсем не Ларина.
* * *
Лара давно уж колотила по стеклу и ладонями, и кулаками, звала его и не могла дозваться. Сил придавало лишь то, что она и впрямь опрокинула ту жаровню – невесть как, но опрокинула. И тем, наверное, спасла Дану и Джейкоба. Волосы их, сплетенные воедино и заговоренные ведьмой, соединили их души и, сгорев, испепелили бы их тела.
