Сила Мары велика… Лара видела это и знала нынче, как никто иной. А сделать ничего не могла.
Сдаться?.. Да как же можно сдаться, ежели слабость твоя не только тебя погубит, но и других! Его погубит, которому не успела высказать ничего, кроме детских глупых упреков да пылких признаний, вычитанных из романтических книжек. А так много еще хочется сказать – и так страшно не успеть…
– Да ты не туда, дочка – вокруг погляди.
Лара ахнула, услышав знакомый голос нянюшки Акулины. Не за стеклом – рядом, за спиною. Обернулась.
Акулина, как бывало прежде, сидела в уголочке и смотрела на нее строго, из-под бровей. И Пушок с нею – вертится у коленок. Вот только комната была не Акулинина – а другой няни, в другом доме.
Лара помнила комнату. И помнила женщину со светлыми тугими косами и сильными заботливыми руками. И видела теперь ее лицо.
– Мама… – без голоса позвала Лара.
Нет, она не была ее матерью – однако Лара звала ее так с тех пор, как выучилась говорить. А той не нравилась. Она хмурила аккуратные брови, гладила Лару по голове и ворчала:
– Какая ж я мама тебе? Юлей зови.
– Мама-Юля! – радостно повторяла Лара.
А та качала головою, снова ворчала что-то под нос – и улыбалась.
Она редко улыбалась. А потом и вовсе перестала. Когда это случилось? Когда та, другая, оставила маленькую Лару на постаменте в верхней комнате башни и подожгла солому.
…Огонь был всюду. Плавился воздух, дым щипал глаза и саднил горло, а оранжевые языки уже лизали каменные плиты, почти касаясь ступней. Вот вспыхнул яркой свечкой подол ее ночной рубашки, и Лара, потеряв всякое самообладание, истошно закричала.
И она пришла. Она всегда приходила, чтобы спасти ее. Лара теперь хорошо видела ее лицо – оттуда, где Лара была теперь, многое видно хорошо.
– Я тебя не брошу, крошка, никогда не брошу! – горячо шептала она маленькой Ларе…
Она обманула. Она ее оставила, подтолкнув к лестнице из башни, а сама сдвинула с места Ворона, чтобы отворить потайной ход на крышу и спасти ее отца.
Не спасла. Не сумела.
– Мама…
В этот раз Лара лишь едва-едва коснулась кончиками пальцев преграды, что отделяла ее от остальных – и стекло покрылось паутиной мелких трещин. Чтобы в следующий миг разлететься на тысячи осколков, ослепив Лару, оглушив ее и лишив возможности видеть что-то большее, чем ее Митю.
Он, распахнув сорочку, стоял перед нею, а в грудь ему – там, где сердце – упиралось острие трехгранного кинжала. Тот кинжал Лара держала в своих руках. И еще целую вечность, казалось, не могла разжать ладоней, будто неведомая сила их сковала – а потом отступила. И с металлическим звоном кинжал упал на серые камни. Лара всхлипнула и осторожно, боясь, что он оттолкнет, положила руки Мите на плечи.
– Это я… это правда я! – горячо зашептала она, еще не веря, что освободилась. Самой себе не веря.
А он верил – наверное, даже умирая, верил бы, что она, его Лара, победит. Он так и не сказал ни слова, только улыбался несколько ошалело да безотрывно смотрел ей в глаза. Молчал – но Ларе казалось, она знает все его мысли до последней. Это ли не колдовство?
– Знаю, что ты, – наконец, произнес Митя.
Прижал ее к себе так, что Лара едва не задохнулась, коротко и горячо поцеловал в висок и тотчас отпустил – бросился к Дане и Джейкобу.
Дана жива была, слава Богу, с помощью Джейкоба и Мити приподняться с пола. А Джейкоб и вовсе был уж на ногах. И первым же делом спросил:
– Лара, волосы Мары и Ордынцева – они у вас?
Лара скользнула рукой в карман платья, удостоверившись, что тугой жгутик из локонов – настоящих, вынутый Марой из медальона – все еще там.
Но отчего-то сказать «да» не сумела. Мара ли еще была над нею властна или что-то другое – но Лара лишь с мольбой смотрела на Джейкоба и молчала.
А он словно о ее мыслях догадался. Подошел и неласково встряхнул за плечи:
– Еще ничего не кончено, разве не видите?!
Да, ничего не кончено – Лара знала сама.
Из-за зубчатой стены башни, там где Лара бросила кинжал, в серое свинцовое небо медленно поднимался столб черного дыма.
– Сожгите волосы, Лара! – снова повысил голос Джейкоб. – Это должны сделать вы – вы сама!
А после, чертыхаясь, бросился к жаровне. Вернул ее на место, швырнул внутрь горсть здесь же подобранных углей, еще тлеющих, и рванул рукав собственной сорочки – чтобы поджечь. Ветер неистово бушевал, сбивал с ног и, верно, не обошлось без колдовства – но пламя в умелых руках Джейкоба занялось быстро.
Лара же, сжав в кулаке тугой жгутик из волос, собрала все свое самообладание, чтобы сказать решительно и твердо:
– Джейкоб, не просите меня, я не сделаю этого.
– Почему? Вам жалко Мару?
– Нет…
– Вашего отца? Он и впрямь лишь жертва Мары – по ее вине его дух и теперь не может успокоиться! Но вы не убиваете – вы освобождаете его, Лара. Как же вы не поймете?! Ваши родители уже мертвы!
– Мертвы… – Лара все-таки не выдержала, и голос ее сорвался на рыдания. – Мертвы – но он жив лишь благодаря частичке души моего отца! Это вы не понимаете!
Джейкоб и сам осекся: верно, не думал об этом прежде.
До чего же благодарна она была Мите, что он тотчас оказался рядом – обнял за плечи, прижал ее голову к груди, а у Джейкоба потребовал:
– Быть может, есть другой способ? Выдумайте хоть что-то!
– Нет другого способа, – жестко отозвался Джейкоб. – Так суждено, видать…
– Есть! Наверняка есть! – перебила Лара. И яростно пообещала: – Вам придется силой отобрать – сама не отдам!
Митя снова ее поддержал, протянул ладонь:
– Лучше мне отдай – вернее будет.
И то правда. Лара, ничуть не сомневаясь, вложила жгут из волос в его раскрытую ладонь.
Она не ждала подвоха. Совершенно не была готова к такому коварству, когда Митя, так и не коснувшись волос, отвел руку. А после, быстрым ловким движением подтолкнул Ларину ладонь так – чтобы волосы, описав небольшую дугу, угодили прямо в жаровню.
– Нет!..
Лара, дико, нечеловечески вскрикнув, бросилась, было, руками в пламя – да Митя живо схватил ее в охапку. Намертво прижал к себе, не дав шелохнуться. Жадно смотрел в глаза – и говорил удивительно спокойно:
– Не надо. Не плачь – не хочу видеть твои слезы. Все что случится, случится правильно, как надо. Я теперь знаю тебя, Лара, и если для этого нужно было жить, как я жил эти десять лет, а теперь умереть – то пускай. Оно того стоит.
А потом, сдавленно охнув, он начал оседать на пол – как прежде Дана и Джейкоб.
