– Нет, – писклявый голос Доротеи показался даже чуть менее отталкивающим. – Просто это и есть твоя сила, Маргарита: видеть живое в неживом. Это великий дар, если уметь им пользоваться! Ведь каждый неживой предмет обладает памятью – он много видел и много слышал. Ты одна из немногих, Маргарита, кто может это прочесть. Ты ведь понимаешь, что я просто кукла? А куклы не умеют разговаривать. Хотя они многое могли бы рассказать.
Что ответить на это, я не знала. Тысячу вопросов мне хотелось задать… но мой взгляд упал на окно, и само собою вырвалось только:
– Доротея, гляди, снег пошел!
Крупные белые хлопья как бабочки парили в ночном небе и медленно тонули в черных водах Мойки. Зато перила, мостовая, брошенное у крыльца авто светлели на глазах, покрываясь слоем пушистого снега. Первый снег в ноябре 1913 года. Не желал им укутываться только одинокий мужчина без головного убора и в мятом плаще.
Он стоял, опершись на ограду набережной, и смотрел как тонет в Мойке снег. Гриша. Не ушел все-таки. Я хорошо понимала, что стоит он здесь не для того, чтобы защитить меня – наоборот, обрадуется, если его брат вдруг начнет меня убивать, да еще и при свидетелях. И все-таки я была рада, что он не ушел…
И тут я вздрогнула – потому что темноту в детской прорезал луч света из-под двери.
* * *
Кто-то стоял там. Я ахнула, дрожащими руками схватила Доротею и зачем-то зажала ей рот. Сама затихла на подоконнике.
А в комнату вошел барон фон Гирс. Оставил газовый светильник за дверью, закрыл за собою и шагнул в темноту. Я не дышала. Один лишь его взгляд на проем окна – и он меня увидит. Но он смотрел не на окно, а на спящую Надюшу. Смотрел долго, будто вслушивался в ее дыхание. Убеждался, что девочка спит. Подошел к постели и, опустившись на оба колена, осторожно погладил пальцами ее волосы. Тихо, едва-едва.
В темноте я не видела почти его лица, но сама поза, осторожные касания дочкиных волос – все говорило, что он крайне уязвим сейчас. Ручаюсь, он боялся быть застигнутым куда больше, чем я…
Долго ли он пробыл у Надиной постели? Не знаю, мне казалось вечность – так медленно тянулось для меня время. Даже когда барон поднялся во весь рост, чтобы вернуться к двери, я не расслабилась. И не зря, как оказалось.
Там, у двери, уже потянув ручку – он вдруг резко обернулся. На окно. На меня.
Сама ли я себя выдала, или это случайность, но я страшно перепугалась. Подбирала слова, чтобы хоть что-то сказать, робко встала с подоконника, протянула руку…
А он в ужасе попятился, наткнувшись спиной на дверной косяк.
– Ты?! – Фон Гирс вскрикнул так, что я услышала неподдельный страх в его голосе – вперемешку с попыткой этот страх заглушить. – Зачем ты мучаешь меня? Зачем ходишь следом?! Прочь!
Только теперь к нему и вернулось самообладание: фон Гирс схватил оставленный за дверью светильник, поднял и взмахнул им над головой, озаряя всю комнату.
Господи, боже… он видит свою жену. Я поздно сообразила, что, глядя на меня против света, он в силах рассмотреть лишь женский силуэт. И поспешила успокоить: сделала еще шаг, вышла на середину комнаты:
– Не кричите, Георгий Николаевич… – попросила я. – Надю разбудите. Это всего лишь я.
Гримаса ужаса еще не сошла с его лица. Он будто до сих пор видел свою мертвую жену. Смотрел на нее – а на него смотрела я.
– Папа… папочка, это ты? – сонно завозилась Надюша.
И тем спасла нас обоих.
Ее отец словно по щелчку вышел из оцепенения – но так и не сказал ничего. Молча попятился к дверям. Я же бросилась к девочке, уговаривая ее не волноваться.
Когда же снова обернулась на дверной проем – фон Гирса уже и след простыл. Только распахнутая дверь подсказывала, что он действительно здесь был.
* * *
В эту ночь я почти не спала. Сначала успокаивала Надю, потом сама ворочалась без сна и даже под утро не угомонилась. Еще не рассвело толком, а я уже встала и даже самостоятельно оделась – с четким осознанием, что мне нужно вырваться из этого дома хотя бы ненадолго. Пройтись и привести в порядок мысли. Еще лучше сесть за руль, потому как ничто не успокаивало меня больше, чем дорога – но пешая прогулка тоже сойдет.
Снега нападало порядочно, и растаять он еще не успел. Пожалуй, можно считать, что наступила зима. Я щурилась неожиданно ясному в это утро ноябрьскому небу да осматривалась по сторонам.
Конечно, я давно уже сообразила, на какой именно улице стоит шикарный особняк фон Гирса. Я хорошо знала эту улицу, да и вообще центр Петербурга знала отлично. Как не знать, если по этим же набережным в пору студенчества мы с однокурсниками гуляли длинными белыми ночами. У одного из череды этих фонарей бывший мой муж впервые меня поцеловал. А вот в этом доме, соседствующим с особняком, в 2018 устроили неоправданно дорогой ресторан, куда уже после развода меня пару раз водил другой мой мужчина.
Да, я знала эти места как свои пять пальцев.
И, вместе с тем, я совершенно не помнила в своем времени особняка, даже отдаленно похожего на дом фон Гирса. Занятно…
Некоторое время я стояла у ворот и пыталась выдумать хоть какое-то объяснение этой странности. А потом обратила взор на соседний дом, тот самый, с будущим рестораном. Помнится, Кики рассказывала, именно там располагалась когда-то первая ювелирная лавка Карла фон Гирса.
Сейчас это здание было обыкновенным жилым домом, и на первом этаже снова располагалась какая-то лавка. Ничего здесь не напоминало о знаменитом ювелире. Из любопытства я даже решилась обойти здание, тем более что его подворотня не была ничем огорожена. И со двора мне, конечно, открылся вид куда более заброшенный: фасад как с подарочной открытки, задворки как из фильма ужасов – типичный Питер.
Имелся здесь, разумеется, и черный вход – под ржавым покосившимся козырьком, но с неожиданно крепкой деревянной дверью. Табличек нет. Хмыкнув, я дернула дверную ручку – не поддалась. А ведь, судя по нетронутому снегу под ногами, ходят здесь редко. Зачем же такая крепкая дверь?
А потом я невзначай смела налипший на дверные доски снег и увидела вырезную на старой древесине такую же старую розу. Розу – точь-в-точь как на стенах по пути в Гостиную Маргариты, у меня даже дыхание перехватило! Это ведь действительно первая ювелирная лавка Карла фон Гирса. И его мастерская тоже наверняка была там. Вот бы попасть внутрь…
Впрочем, я быстро спустилась с небес на землю. Сколько лет это помещение заброшено? Десять? Двадцать? Кроме груды хлама там вряд ли что-то осталось. И все-таки…
Еще подергав ручку, походив вокруг, попытавшись заглянуть в забитые досками окна, я вернулась на улицу. И тогда же, задорно скрипя каблуками по первому снегу, вдруг выдумала себе цель на это утро. Настроение мое тотчас улучшилось!
«Серебряная стрела». Так называлась газета, над которой начальствовал Григорий Драгомиров, младший братец моего барона. Адрес вчера дала мне Кики, и оказалось, что редакция находится в паре кварталов от особняка: даже извозчика нанимать не пришлось.
