Лишь Вера с пяльцами в руках сидела у окошка и меланхолично смотрела, как снег парит над Мойкой. Потом рассеянно повернулась ко мне.
– Кого-то ищите? – поинтересовалась она почти что беззлобно.
– Да… Мальчишка лет пяти, куда он спрятался?
Надина Комната была просторной, но «в прятки» здесь особо не поиграешь. Я сходу упала на колени и заглянула под кровать – пусто.
– Только что вбежал сюда! – негодовала я, заглядывая в каждый из шкафов. – Что за шутки?!
– Здесь никого нет, – уныло вздохнула Вера и снова отвернулась к окну.
Странная она сегодня, будто горе какое-то приключилось. И зачем потакает мальчишке?
Прищурившись, я поглядела на опущенную портьеру рядом с ней: бархатная ткань слабо пошевелилась. Так, будто за ней кто-то притаился. Я в два прыжка оказалась рядом и грубо одернула портьеру.
Никого.
Тут-то мне и стало по-настоящему жутко…
Злой мальчишка, с которым разговаривает Надя… который обижает ее, и который, кажется, подбивал девочку что-то со мной сделать. Я почувствовала, как холодеют мои лопатки.
А потом меня вывел из оцепенения голос Веры:
– Здесь и правда никого нет… – Усталый и блеклый голос, будто она смертельно хотела спать.
– У вас что-то случилось? – спросила я.
Та покачала головой, по-прежнему глядя за окно.
Зная взрывной характер этой дамочки, я рисковала ужасно. Но все-таки решилась завести беседу, пока она вот такая «добрая».
– Роза больше не вернется, – участливо пообещала я. – Думаю, эта весть вас порадует.
Я в самом деле так думала – но ошиблась. Вера не радовалась. Только головой кивнула едва-едва, словно я сообщила ей то, что она и сама уже знала. Но, по крайней мере, она все еще не гнала меня. И тогда я решилась снова.
– Ваша сестра… – обронила я, ловя каждое движение ее глаз, – ведь ее звали Люба? Любовь?
Вера и теперь отреагировала слабо, только брови изумленно приподняла:
– Вы и это знаете?
– Ну да… – я осмелела и притянула к себе второе кресло, чтобы сесть и поболтать, будто мы давние подружки. – Этим именем кукла была подписана, Доротея, вот я и догадалась. Это же ее кукла? Вашей сестры?
– Её…
На сей раз Вера вздохнула с неизмеримой печалью.
– Вера и Любовь, – вздохнула и я. – А дочку она назвала Надеждой. Красиво. Вера Андреевна, – я наклонила голову, чтобы снова поймать ее взгляд. – Я очень сочувствую вам. Правда. Мне жаль, что она умерла.
– Кто?
Может, она пьяная? Или таблеток наглоталась? Увы, я знала, что сильное успокоительное и правда дает такой эффект заторможенности. Только зачем она пила успокоительное? Из-за Розы?
– Ваша сестра, – терпеливо уточнила я. – Люба. Мне очень жаль, что Люба умерла. Точнее, что ее убили.
Только после этой фразы Вера и очнулась. Рассеянный взгляд сфокусировался, брови неприветливо сошлись над переносицей, а верхняя губа брезгливо дернулась:
– Что вы мелете опять? Любу никто не убивал – что за вздор?! Бедняжка болела, очень долго болела. Когда, наконец, Господь призвал ее к себе, мы все сочли это милостью.
– Болела?..
Такое наглое и открытое вранье сейчас же вывело меня из себя. Забывшись, чью роль изображаю, я заговорила куда жестче:
– Зачем вы лжете?! Вам прекрасно известно, что ничем она не болела – этого даже слуги не скрывают! А вы… Боже, ведь вы были здесь тоже, когда все это случилось? Вы тогда уже жили в доме! И вы знаете, кто ее отравил, знаете!
– Это не ваше дело, – процедила Вера.
А потом она превратилась в себя настоящую: поднялась во весь рост и, глядя на меня, как на мусор, поинтересовалась:
– Как смеете вы даже сидеть в моем присутствии – не то что задавать вопросы? Кто вы такая? Дочурка убогих немытых крепостных, бог весть как выучившаяся читать да писать? Вон отсюда. Из этой комнаты и этого дома. Вон!
Поднялась и я, чувствуя, как горячая обида не то что за родителей – за весь рабоче-крестьянский класс – медленно, но верно заполняет мое существо.
– Пока что вы не хозяйка в этом доме, чтобы приказывать, – ровно, изо всех сил себя сдерживая, ответила я.
Я сама представить не могла, как это взбесит мою собеседницу:
– Ах ты дрянь! – мерзко взвизгнула Вера.
И лишь благодаря чуду я увернулась от ее пощечины. Не знаю, что на меня нашло, будто бес вселился, но ее руку я сейчас же перехватила в запястье и сжала так, что Вера поморщилась от боли.
– Послушайте меня, Вера Андреевна! – я рывком притянула ее к себе, чтобы мои слова дошли доходчивее. – Да, мои родители из немытых крепостных – но вы все равно меня послушайте. Плевать мне на ваши планы относительно фон Гирса. Хоть баронессой, хоть царицей морской становитесь! Но если выяснится, что вы приложили руку к смерти Надиной матери… если это вы ее убили, и если из-за вас Надя теперь страдает… клянусь, я вас уничтожу.
Вера трепыхалась изо всех сил, но вырвать свою руку сумела только с третьей попытки. И отскочила к окну, глядя на меня с возмущением и какой-то детской обидой. От «крепостной» такого поведения она явно не ждала. Вера тяжело дышала и как будто даже хотела что-то выкрикнуть – что-то злое, наверное. Но я дожидаться не стала – ушла прочь.
* * *
…Уже потом, когда я вернулась к себе, заперлась в комнате, с ногами залезла на кровать и сжалась в комок – до меня и дошло, что я натворила. Хочу я того или нет, но, по факту, Вера и правда хозяйка дома. И прислугой заведует именно она. Стоит ей пожаловаться фон Гирсу (а пожаловаться есть на что), я пробкой вылечу из этого дома… Увольняли меня и за меньшее.
И, пожалуй, это еще будет лучшим исходом – если меня просто уволят.
Ждать пришлось недолго. И получаса не прошло, как прибежала бледная, заикающаяся от страха горничная и передала, что фон Гирс приказывает мне немедленно спуститься в его кабинет.
Глава 12. Преступление и наказание
Я шла в кабинет фон Гирса с полной уверенностью, что меня уволят. Что не дадут и слова сказать в свою защиту. Как же – посмела нагрубить госпоже! Мне и правда следует научиться держать язык за зубами… все мои беды от этого! Раз за разом, раз за разом!
…Однако народу возле дверей в кабинет толпилось куда больше, чем я предполагала. Едва ли не весь штат прислуги. Горничные, лакеи, дворецкий, даже повара-француза позвали. Все перепуганные, никто и перешептываться не смеет. Медленно, но верно я стала догадываться, что собрались все здесь не для того, чтобы поглазеть, как меня уволят. Что-то случилось.
Один лишь дворецкий Никитич был невозмутим – и уничижительным холодным взглядом смотрел именно на меня. Неприятный старикашка…
