Надя понятливо кивнула:
– Да-да, я знаю. Взрослые девочки ищут кого-то, кто бы о них заботился.
– Не обязательно. Взрослые девочки обычно сами в состоянии о себе позаботиться.
Надю это заявление поставило в тупик. Ненадолго правда. Она удивленно вскинула бровки и вновь выдала очаровательное:
– Если взрослые девочки сами могут о себе позаботиться, то я вообще не понимаю, зачем им в кого-то влюбляться?! От мальчишек же одни неприятности! За косы дергают… и вообще…
Я рассмеялась впервые за несколько дней – да так, что с веток рябины сорвались перепуганные снегири.
– Сама не знаю, солнышко, зачем они влюбляются, – вполне искренне согласилась я.
А хороший вопрос ведь! Смех смехом, но дитя в чем-то права.
– Знаешь, солнышко, вроде как и правда незачем. – Я повернулась к Наде, чтобы поправить ее светлые кудряшки, выбившиеся из-под шляпки. – Незачем – но просто это иногда происходит и все. Иногда просыпаешься и понимаешь, что тебе самой до смерти хочется заботиться о каком-то конкретном человеке. А если он о себе заботиться не позволяет… вот поэтому и грустят взрослые девочки.
Я не очень-то надеялась, что Надя меня поймет. Тем более что вместо ответа она лишь пожала плечами.
По-моему Надюша не поверила, что я вовсе не влюблена в ее папеньку.
А хуже всего, что я и сама не была в этом уверена на сто процентов. По крайней мере, пульс у меня учащался каждый раз, стоило нам с фон Гирсом оказаться в одной комнате. В чем я была уверена совершенно точно – ничем хорошим моя история не кончится, если я позволю себе увлечься. И это тоже добавляло причин для моей грусти.
Я не знала тогда еще, что грустить мне осталось лишь до следующего утра.
Когда папенька снова уехал на фабрику, не посмотрев, что на дворе воскресенье, его дочурка пробралась в мою комнату и шепотом заговорщицы сообщила:
– Я знаю, что вас развеселит, Марго!
На ладошке она протянула мне большой ржавый ключ. Совсем как тот, что в качестве реликвии висел в кабинете. Ключ от первой ювелирной лавки Карла фон Гирса.
– Ты это в кабинете отца взяла? – уточнила я, как завороженная уставившись на ключ.
Надя смущенно кивнула.
– Я помню, что воровать нехорошо – но я ведь его не украла, Марго! Лишь одолжила. На время. К тому же, папенька ругать не станет – потому что никогда об этом не узнает. Да?
Н-да. Мне чуть больше месяца потребовалось, чтобы испортить идеального ребенка – браво, Марго.
Впрочем, я запоздало сообразила, что Надя сделала это ради меня – думая меня порадовать! Господи, для меня еще никогда ничего не крал… Я немедленно умилилась, растрогалась так, что даже защипало в носу, и крепко-накрепко обняла свою крошку.
Но разглядывая минутой позже старый, ржавый, совершенно обыкновенный ключ я все больше и больше сомневалась, что затея будет иметь хоть какой-то успех. Быть того не может, чтобы тайны Карла фон Гирса запирал замок с таким простецким ключом! И дар мой – видеть живое в неживом – молчал, как ни старалась я вызвать хоть какие-то видения, перекладывая его из одной руки в другую.
Мы на ложном пути. Либо вовсе никаких тайн у старого ювелира не было.
Поэтому я сама удивилась, когда ключ все-таки подошел к замку двери черного входа в бывшую ювелирную лавку.
Надя, конечно, увязалась со мной – убедила взять лампу (о чем сама я, признаться, не подумала) и зачем-то большой столовый нож с кухни. Видимо, чтобы отбиваться от злодеев, если они притаились там, куда мы идем.
Злодеев за запертой дверью не было.
Там вообще ничего не было, кроме строительного мусора, огромного ящика с продуктовыми отходами и тощего кота, который с упоением в нем копался. Все это добро, включая кота, принадлежало, видимо, нынешним владельцам лавки – дверь в служебное помещение которой была приоткрыта, и мы даже слышали голоса работников. Но была и еще одна дверь. Зажатая тем самым ящиком, но даже не запертая.
– Идем? – поторопила Надя, когда мы, изрядно потрудившись, отодвинули мусор.
Кажется, ее это приключение затянуло даже больше, чем меня.
Вот там-то, внутри, и пригодилась лампа.
За дверью был темный, сырой и очень узкий коридор с выложенными бурым кирпичом стенами. Мы шли, крепко держась за руки и почти обнявшись – я впереди, освещая путь лампой, Надя чуть сзади. Если и было мне жутковато, то самую малость.
– Подумаешь, всего лишь погреб! – с притворным задором рассказывала я и слушала, как мой голос гулко отражается от стен. – Я в детстве совершала путешествия и пострашнее. Помню, однажды в лагере…
– Где?
– Ну, вроде курорта, что ли… – я прикусила язык. – Так вот, решили мы однажды с подружкой путь через лесок сократить – и заблудились. До темноты бродили. А уж когда в кустах малины вдруг зарычал кто-то – завизжали мы так, что воспитки… гувернантки, то есть, – за километр нас услышали! Вот там было страшно, солнышко. А тут – ерунда, максимум тараканов встретишь.
Именно в этот момент в свет нашей лампы и правда попадала стайка шустрых насекомых, перепуганных знакомством еще побольше чем мы. А потом я наступила на что-то мягкое – и это мягкое истерично пискнуло.
– Что это, Марго?.. – ни жива ни мертва, спросила Надя.
Я с ответом помедлила, но отозвалась предельно честно:
– Ты как хочешь, солнышко, а я буду верить, что это еще один кот. Заблудился. Мало ли?
На самом деле, рассказываю я гораздо дольше, чем мы по тому коридору шли. Не больше минуты – и мы уперлись в еще одну дверь.
Металлическую, оббитую деревом и украшенную узором из тех же роз руки Карла фон Гирса. Запертую совершенно наглухо.
– Больше у папеньки ключей нет… – расстроилась Надя сильнее меня. – Мы туда не попадем.
Не только ключ – я даже замочную скважину в двери отыскала далеко не сразу. Узкое отверстие ровно посредине, хитро укрытое от насекомых и пыли. Ключ, который открыл бы эту дверь, должен быть крайне необычным.
…А потом черный сырой дух подземелья начал заполняться белым туманом. Тем самым, который я уже видела в спальне Любови фон Гирс.
– Что с вами, Марго? – Надя только теперь перепугалась и начала трясти меня за руку. – Марго! Очнитесь!
Я слышала ее прекрасно – но все внимание мое было приковано к мужской фигуре, которая тихо, будто крадучись, пробралась мимо нас к двери. Снова, как и в случае с баронессой, я не видела лица. Лишь темный силуэт в белом тумане. Мужчина деловито вставил длинный, похожий на толстую спицу, ключ в замочную скважину – и дверь немедленно поддалась. Даже не скрипнула, когда уплыла внутрь. Мужчина, судя по всему, бывал за этой дверью не раз. А там…
Что было за дверью, я рассмотреть не успела: хлесткие, ощутимые удары по щекам, заставили меня очнуться. И перед собой я тотчас увидела лицо журналиста Драгомирова, вполне живое и осязаемой.
