Думаю даже, что Надюша не отказалась бы пойти в этот коридор снова.
А пойти сюда придется – не ей, так мне. После того, как отыщу ключ.
* * *
После нежданного утреннего приключения, Надя вдруг сделалась еще серьезней, чем раньше. Заявила, мол, ей нужно побыть одной, и не позволила мне пойти с ней на конюшню проведать пони.
– Не обижайтесь, Марго, – Надя осуждающе склонила голову набок, когда я и правда собралась обидеться. – Это ненадолго, мне просто нужно подумать.
– Подумать… – передразнила я, когда она скрылась за дверьми конюшни.
– Эта девочка думает больше, чем мы с вами вместе взятые, – поддакнул Гриша, который все еще стоял за моей спиной. Но он остался, конечно, не для того чтобы поболтать по душам. И не замедлил тут же поинтересоваться: – так вам удалось поговорить с Яковом обо мне?
Ненавязчивость – его второе имя.
– Нет, – буркнула я. – Мы еще не виделись, и Яков не предупреждает, когда появится. Может быть, и сегодня – он любит приезжать по воскресеньям.
Я тайком скосила глаза на его лицо, а Гриша кивнул:
– Не забудьте замолвить за меня словечко.
– Дайте мне хотя бы шанс забыть о вас на минуту! – вспылила я.
А потом смутилась. Гриша как-то слишком серьезно смотрел на меня своими прозрачными голубыми глазами.
– Извините, – сказал, наконец, он. Но настырный взгляд не отвел. Извинялся он, оказывается, за другое: – признаться, до сегодняшнего дня я думал, в аду есть отдельный котел для таких гувернанток как вы. Я ошибался. Наде очень повезло с вами.
– Снова льстите?
– И в мыслях не было.
Он действительно был серьезен. Смотрел мне в глаза совершенно открыто и прямо – редко встречаются люди, которые умеют так смотреть.
– Я… хотела спросить, – с трудом собралась все-таки я, – вы жили когда-то в этом доме, слышали о тайном проходе в Хранилище. Вероятно, знаете, и где ключ от той двери из коридора?
– Увы.
Гриша перестал на меня смотреть, и как будто стало холоднее. В первый миг я даже пожалела, что сменила тему.
– Дело в том, – пояснил он, – что когда я здесь жил, даже и когда вернулся после обучения из Европы, этот коридор вовсе не был тайным. Заброшенным – это да. И всегда запертым на ключ – вот на этот ключ, что вы держите в руках. Но внутренней двери в коридоре не было.
– Странно…
– А позже, – продолжал Гриша, – когда я уехал на Восток и снова вернулся, то у меня и не было времени толком освоиться здесь. Я остановился тогда в гостинице… и, собственно, в особняк меня пригласили лишь однажды. А дом преобразился за мое отсутствие очень сильно. И дом, и парк.
Гриша не сказал прямо, но догадаться было несложно.
– Вы все еще тоскуете по этому дому? – поняла я с горечью.
– Есть немного.
Это было глупо, но я вдруг предложила:
– Хотите, я проведу вас внутрь? Ненадолго. Георга нет, и вряд ли он проявится до вечера. А у слуг выходной. Я правда могу!
Это действительно было глупо. Я даже знаю, что сказала бы Доротея.
– Не стоит, Марго. Не хочу, чтобы вам досталось из-за меня.
Я кивнула. Заговорила, лишь бы не молчать:
– Забавно… выходит, когда вы вернулись с Востока, то все еще были дружны с братом? Раз получили от него приглашение.
– Что вы, нет! – усмехнулся Гриша. – То есть, дружны-то мы не были, но пригласил меня вовсе не он. У деда, нашего знаменитого Карла фон Гирса, случились именины – восемьдесят лет. И родители тогда приехали, и я, разумеется. Дед всегда был мне рад.
Удивление мне скрыть не удалось, но я все-таки сдержалась, чтобы не ляпнуть очередную бестактность. Хотя я и правда полагала, что ко времени смерти баронессы, Карл фон Гирс был давно уже мертв. Выходит, что нет.
Да и в доме, выходит, собрались все родственники – даже Надина бабушка Маргарита, моя тезка, и та была здесь. К слову, помнится, Кики говорила, Маргарита терпеть не могла свою невестку…
Именно тогда вспомнила я и стишок, прочитанный с латунной таблички в Хранилище.
– Сколько жемчужин у Маргариты, столько же роз влево и вправо, и снова влево… – задумчиво произнесла я.
И внимательно следила за реакцией Гриши. Но он, кажется, слышал эти строчки впервые.
– Стих на латунной табличке? В Хранилище? – повторил он за мной. – Признаться, не знаю, о чем речь. Жемчужины Маргариты… наверное, имеется в виду тиара.
С этими словами Гриша нахмурился и разом помрачнел. Говорить дальше он почему-то не хотел – но я настояла.
– Какая еще тиара?
– Тиара Маргариты – такое имя ей дал дед, – нехотя пояснил Гриша. – Он сделал ее для нашей матери, когда той исполнилось шестнадцать. Подарок на именины. С ней она изображена на портрете в кабинете деда.
– Теперь этот кабинет принадлежит вашему брату… – задумчиво произнесла я, и взгляд сам отыскал окна особняка.
Гриша, хмыкнув, поинтересовался:
– Что же теперь – отправитесь считать жемчужины?
– Нет, что вы, – с деланной скромностью я опустила глаза, – только лишь верну на место ключ, который украла моя прелестная воспитанница.
Гриша понимающе кивнул. Поклонился и приподнял на прощание шляпу:
– В таком случае, не буду вам мешать и пожелаю удачи.
Прозрачные голубые глаза, всегда такие серьезные, сделались сейчас подозрительно веселыми.
– Вы видели эту тиару и этот портрет – и знаете, сколько там жемчужин, да? – мрачно спросила я.
– Разумеется.
– Сколько? – спросила я еще мрачнее.
– Не хочу портить вам удовольствие от открытия.
– Уже испортили!
Веселость из глаз никуда не делась, но Гриша безразлично пожал плечами – мол, ничего не знает. А потом развернулся и самым наглым образом отправился по парковой дорожке к воротам.
– Сколько?! – гневно спросила я ему в спину.
Он, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой.
Паршивец.
Глава 15. Жемчужины Маргариты
Ладно, не просто паршивец, а очаровательный паршивец, – смягчилась я, когда Гриша, стоя уже по ту сторону ворот, приподнял шляпу и вторично мне поклонился. И улыбка у него хорошая, такая же теплая, как глаза.
Прохлаждаться возле ворот младший фон Гирс сегодня не стал: влился в поток прохожих и вскоре скрылся из виду.
Ну и пусть, – вздохнула я. В конце концов, дела у меня тоже были.
Тиара на портрете – небольшая, тонкая и изящная, с расписным гильошем и бессчетным количеством крохотных бриллиантов по ободку, что сверкали и переливались всеми гранями даже на картине. Ободок овивали золотые и серебряные нити, которые к центру причудливо переплетались, делая тиару похожей на венок лесной феи. Росу на золотых стеблях «венка» имитировали звездочки бриллиантов, а кончался каждый из стеблей – насаженной на него роскошной жемчужиной черного цвета.
