– Есть будешь? Там плов остался…
– Все, все, поварешка, – остановил он мой порыв милосердия. – В сторону. У меня самолет через сорок минут.
То есть у Антона «творческий процесс» был только в самом разгаре – а это значило, что он будет становиться все раздражительнее, а наблюдать за ним будет все интереснее.
Но он улетел в Мадрид, а еще через день и Ольга с Русланом отправились в свой санаторий на реабилитацию творческих личностей после литературного запоя. Оставшись одна в шикарной квартире, я даже завидовать им перестала – красотень, а не жизнь! Даже курсовую умудрилась сдать в срок.
Сидела возле самого большого телевизора в своей жизни, когда так же неожиданно, как улетел, вернулся Антон. Он даже не поздоровался уже привычным «Поварешка, ты еще не съехала?», просто кивнул и направился в свою комнату, но возле меня притормозил:
– Слушай, у меня по ходу температура. Потрогай, – наклонился.
Я приложила руку к его лбу:
– Да, точно. У меня парацетамол где-то…
Он не дослушал, выпрямился и пошел дальше. Появился из комнаты минут через двадцать.
– Я в Москву. Сообщение получил только тут, в аэропорту. На пару дней.
– Я-я-ясно, – единственное, что я смогла сказать.
И продолжила наслаждаться одиночеством, отечественным телевидением и учебой.
Он, как и обещал, вернулся через два дня – и снова я перед телеком! Так еще решит, что мне только за это зарплату и выдают. Плюхнулся рядом, не снимая куртки, раскинул руки, откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза.
– Я так устал, Алин…
Я повернулась к нему, чтобы лучше рассмотреть уставшего и такого непохожего на себя тираннозавра.
– Как дела-то продвигаются? – мне на самом деле было интересно, каковы финансовые перспективы писателя Владимирова, который по совместительству подрабатывал и моим работодателем.
Он даже глаз не открыл:
– Да все основное сделано. Запустят промоушен сразу после редакторов, на английский переведут в Москве… в следующем месяце Руслану надо будет самому туда скататься – договорился о паре интервью… – Антон говорил тихо, едва слышно – я половины слов разобрать не могла. – После запуска выйдет две статьи… одна – разгромная… шумиху надо… – и утих, а может, мысленно до сих пор продолжал что-то объяснять.
– Есть будешь? Там супчик рыбный, – я все же удосужилась выполнить свой профессиональный долг.
Он еле слышно бубнил себе под нос:
– Я, кажется, неделю не ел. Неделю не спал. Неделю женщин не видел. Я поседел! – в последнем он уже сильно приврал. – И… я обожаю рыбный супчик.
Когда я, разогрев в микроволновке суп, вернулась, он уже спал, подтянув под голову диванную подушку. Хоть обувь удосужился скинуть. Я притронулась к его лбу – на этот раз жара не было. Погладила по волосам и по щеке – ну до чего же прелесть! Уставшая, тихая, мирно сопящая прелесть. Да и на душе сильно полегчало, что он все возможное сделал для Руслана – а это значит, что тот вряд ли сейчас будет сокращать служебный штат, то бишь меня. Стоит ли мне его разбудить, чтобы поел и разделся? Но было до того жаль, что я продолжала гладить его, как угомонившегося ребенка. Его волосы пахли пылью и куревом. Таким простым и милым он выглядел в этот момент, что я даже поцеловала его в висок, не сдержав приступ неожиданной нежности или зарождающегося материнского инстинкта – если проснется, ну и к лучшему. Но он не проснулся, поэтому я накинула на него плед, а сама ушла восвояси.
Утром уже ни самого Антона на диване, ни супа в микроволновке не было. Заглянула в его комнату – спит, как сурок. И то же самое, когда вернулась из института. Он вышел в кухню уже к вечеру – огурчик-свежачок во плоти:
– Поварешка, ты еще не съехала?
Я даже рассмеялась – чудовище вернуло свой истинный облик из милашки-засони. Он хмуро оценил мой приступ веселья, пододвинул тарелку к себе ближе. Молчаливые ужины не очень в моем вкусе, поэтому я попыталась говорить хоть о чем-то:
– И теперь что? Я имею в виду, с книгой.
Он демонстративно потянулся за солонкой и даже приподнял ее, как знак какого-то важного протеста, но на мой вопрос ответил:
– Третья книга пойдет как по маслу – по вытоптанной колее. В Испании он на пике, но за тамошний рынок они теперь сами будут беспокоиться. Запустим еще в паре стран для начала, там, где первую хорошо раскупали. В общем, теперь работа в расслабленном режиме, – он оценил мой кивок примерного понимания этой текучки и резко сменил тему: – Ты тут до скончания веков жить собралась? До сих пор надеешься влюбить в себя Руслана?
Вопрос, так сказать, ниже пояса… К этому моменту я уже ни на что не надеялась – и Ольга, такая неоправданно радушная, считающая меня своей подругой… и сам Руслан, которого, кажется, просто невозможно сбить с пути истинного… да и устроилась я тут совсем неплохо – по крайней мере, второй курс закончить теперь будет куда проще, чем при работе барменом, плюс такая экономия. Нет, совершенно однозначно, я уже ни на что не надеялась. Возможно, Антон и сам видел, что до всех этих пунктов я уже должна была додуматься.
– Я вот понять одного не могу, – задумчиво, но пристально глядя на меня, продолжил он. – Если у тебя любовь прямо такая сильная, но при этом ты уже поняла, что тебе ничего не светит, разве не напряжно тут оставаться? Смотреть со стороны, как они милуются? – я не знала, что на это ответить, и поэтому промолчала. – И что-то я ни разу не видел, чтоб ты ревностью захлебывалась.
Раскусил меня? Просто признаться – мол, никакой любви-то и не было? Он и так мое присутствие едва выносит, а уж пустую охотницу за богатством вышвырнет, не дожидаясь возвращения Руслана. Рассказывать о своей тяжкой судьбинушке этому цинику вообще без толку. Решила выбрать золотую середину:
– А я думала, ты в любовь не веришь! Антон Саныч, вот ты, как никто другой, должен меня понять, выбор-то у меня небогат: не зацикливаться на своей ревности или снимать сейчас хату и перестать есть. Вообще уволиться и вернуться в бар – значит, попрощаться с институтом уже точно. Я способна и головой соображать, раз такой расклад получился. Поэтому стараюсь любить его без ревности.
Его устроил мой ответ, как я и ожидала. Он встал вслед за мной и даже помог убрать тарелки со стола, наконец сказав:
– Чем больше тебя узнаю, тем больше мне нравится ход твоих мыслей, – я даже с удивленной от неожиданного комплимента улыбкой обернулась к нему.
Он нагнулся и чмокнул меня в губы, подумал… или оценил мою реакцию – и поцеловал снова, уже по-настоящему. И это опять был не порыв! Ничего такого, от чего сердце замирает, а как самое привычное действие. Ну, людям свойственно целоваться, раз других никаких занятий нет. Тем более, когда у них это так хорошо получается, как у нас. Мне и в голову не пришло отстраняться или возмущаться, даже приобняла его – я человек рациональный, но и приятное от всего остального способна отличить.
