«Хватит, — оборвала она глупые мысли. — Ты уже домечталась однажды о принце. Хватит рассказывать себе безумные сказки о великой любви. Это не для тебя. Благодари всех богов, если у тебя когда-нибудь будет просто надежный и верный любовник…»
— Помни, что я люблю тебя, — сказал Алестар все с той же пугающей искренностью и обреченностью. — Можешь забыть все, что угодно, но это — помни. Ты ведь не знаешь…
Он помолчал, легонько перебирая волосы Джиад прядку за прядкой.
— Жрецы рассказывают, что когда-то у иреназе не было запечатления. Все брали себе жен из собственного города, потому что города постоянно воевали. Но дети от смешения родственной крови стали рождаться хилыми и уродливыми. Тогда жрецы и целители велели юношам искать пару в других городах, и иреназе стали… Они попросту стали ловить и красть девушек, если те оказывались за пределами города без защиты. Помнишь, Эргиан пошутил про брачные танцы? Мы танцуем в воде перед тем, как лечь на песок и слить тела и души в запечатлении. Но сначала были не танцы, а бой, потому что никто из дев не хотел подчиняться врагу. И на песок не укладывали по доброй воле, а прижимали к нему, чтобы помешать отбиваться. А потом их уводили в свой город пленницами… Говорят, Мать Море услышала плач тех, кого брали силой, а потом делали наложницами и рабынями. Она не могла изменить порядок обмена кровью, но подарила иреназе запечатление. Ее дар смягчил всех: и победителей, и побежденных. Потому что проиграть стало так же сладко, как и победить. И потому что победив, нельзя причинить боль той, чье тело и душу чувствуешь, как собственные. Вот тогда бой и превратился в танец… Прости, что я сделал дар — проклятием.
Он склонился и коснулся губ Джиад одним-единственным поцелуем: легким, уверенным, нежным. И Джиад позволила, завороженная мягким голосом и сиянием ярко-синих глаз. Это было безумие, но в какое-то мгновение она действительно поняла, как когда-то из взаимной ненависти и желания обладать у полудикого народа стало рождаться то, что не заменило им любовь, но послужило для нее той раковиной, которая охраняет драгоценный нежный жемчуг. И не вина, а беда иреназе, что раковина может сберечь мертвое, а живое спасает только до той поры, пока оно принимает защиту добровольно, не стараясь вырваться за поставленные пределы. Пока защита и связь не становятся тюрьмой и оковами…
Оторвавшись от ее рта, Алестар молча взял со стола сосуд, приник губами к краю и отпил примерно половину. Зажав место разрыва пленки, протянул эликсир Джиад, улыбнулся слегка:
— Не так уж противно.
Джиад, глубоко вздохнув, приняла холодное гладкое стекло, посмотрела в искристую муть. Еще раз вздохнув, последовала примеру Алестара. Зелье пилось легко, не вызывая отвращения, и имело странный вкус, как очень холодное молоко. Прямо с ледника, с крошкой льда, обжигающей рот изнутри… В голове вдруг зашумело, по телу прокатилась горячая волна, остановившись где-то в кончиках пальцев рук и ног, которые немедленно налились тяжестью.
— Помни… — шепнул Алестар, снова склоняясь к ней. — Это просто сон. Он не украдет у нас то, что дороже запечатления...
А потом Джиад утонула в качающихся теплых волнах.
Перед ней расстилалось море. Шелковистая гладь, нежно-бирюзовая на поверхности и синяя, как королевские сапфиры, в глубине. По морю бежала мелкая рябь, золотясь от лучей то ли закатного, то ли рассветного солнца. Почему-то Джиад не могла понять, утро это или вечер?
Потом толща воды легко поддалась ей, и Джиад плавно опустилась вниз, к подножью высокой подводной скалы. Это место было ей знакомо, однако она не могла вспомнить, откуда его знает. Так бывает во сне, просто знаешь — и все. И как бы ни было здесь красиво, Джиад невольно напряглась, чувствуя странную тоску. Мысли и воспоминания ускользали, а ей непременно хотелось вспомнить!
— Не надо… — сказал кто-то тихо и почему-то виновато. — Не надо вспоминать.
Джиад рывком обернулась и увидела воплощение сегодняшнего моря: золото солнца, темную лазурь волн, жемчужную пену… У него была белоснежная кожа, волосы цвета расплавленного в воде заката и синие глаза. Яркий, красивый, опасный… Джиад без тени сомнения знала, что незнакомец очень опасен. И эти его слова…
— Почему нельзя вспоминать? — настороженно спросила Джиад, пытаясь понять, как она здесь оказалась и что происходит.
— Потому что память — это больно, — вздохнул незнакомец. — Я точно знаю. Просто поверь. Поверь морю…
Морю Джиад, выросшая на побережье и хорошо знавшая мощь и коварство волн, верить хотела не больше, чем незнакомцу. Тревога не уходила, она покалывала и тянула внутри. А волны, невидимые здесь, в глубине, ласкали упругими ладонями, уговаривая, что нужно расслабиться, отдаться в их власть — и все будет хорошо. Обязательно будет. Боль уйдет, вымоется из памяти, раны души заживут, как зажили раны тела…
— Не хочу, — упрямо ответила Джиад, разглядывая подводного жителя от рыжей макушки до роскошного перламутрового плавника на хвосте. — Не хочу забывать. Кто ты? Зачем я здесь?
Она протянула руку и, как завороженная, коснулась плеча ожившей сказки. Жители моря… Странные и коварные, если верить легендам. Сказка смотрела на нее отчаянными синими глазами и улыбалась, очень грустно и совсем не зло.
— Я тоже не хочу забывать, — сказал незнакомец, мерно и медленно покачивая блестящим хвостом, как маятником. — Знаю, что должен, но не могу. Там — боль. И вина. Стыд. Страх… Но я все равно не хочу забывать. Это нечестно.
«Ти-и-и-ише, дети… — прошептало море вокруг. — Ус-с-спокойтесь… Отдайте мне свою боль… Отдайте с-с-страх… Вс-се будет пра-а-вильно…
— Не будет, — упрямо шевельнула губами Джиад. — Я… тебя помню. Ты…
Имя не хотело рождаться, губы стыли, язык не ворочался, но Джиад упорно, по звуку выдохнула:
— А-ле-ста-а-арр…
— Джиа-ад, — эхом отозвался глубинник и застонал, сгибаясь в поясе.
Мгновением позже и Джиад всхлипнула от боли, словно ее хлестнула отдачей от выстрела огромная тетива. Мешанина слов, чувств, образов и ощущений захватила и понесла, как прибой, способный и утопить, и выкинуть на берег. Это было больно и страшно, хотелось спрятаться в счастливом неведении, забыть прошлое и принять сладкую нежную ложь. Так легко! Просто позволить себе выбрать безопасность и слепое наивное доверие.
— Не-е-ет, — помотала головой Джиад. — Я не хочу!
— Я не хочу! — вторил ей тот, кого Джиад назвала полузнакомым именем. — Я любил тебя. Я тебя мучил… Я умирал ради тебя… Не хочу… забыть!
Джиад, едва слыша его, тонула в круговороте воспоминаний. Первая встреча у скалы, боль и отвращение, потом снова и снова боль, омерзение, но вдруг — благодарность, смутная, будто нехотя… И жалость к умирающему. И сочувствие к потерявшему отца. И уважение — ведь было за что, было!
— Это нечестно! — крикнула она кому-то, повторяя недавние слова глубинника, словно они стали эхом друг друга. — Дай нам самим выбирать! Мы это заслужили!
