Он оправил тунику и посмотрел на Джиад с очень странным выражением лица.
— Прошу тебя быть рядом. Это будет нелегкий Совет.
«Хуже, чем в прошлый раз? — мрачно подумала Джиад, всплывая над постелью. — Вряд ли такое возможно…»
В клетке обиженно заверещал Жи, поняв, что его снова оставляют одного.
* * *
Во рту Алестара прочно поселился привкус крови. Казалось бы, ранили его в хвост, но вот почему-то и пища, и зелья, и тинкала — все отдавало кровью. Невис, которому он пожаловался, долго исследовал слюну, выстукивал и осматривал тело, но потом с облегчением заключил, что здоровью тир-на ничего не угрожает, кроме беспокойного характера самого тир-на. А привкус — от некоторых компонентов зелья. И действительно, после лекарства он стал сильнее, а потом постепенно исчез, чтобы вернуться к следующему приему микстур.
Но это все было неважно, как ломаная ракушка. Алестару отчаянно не хотелось плыть на сегодняшний Совет. Он готов был думать о заговоре, о похищении Сердца, даже о том, насколько на самом деле дорог Джиад ее так называемый друг… Но только не о том, что ему предстоит сделать. А тянуть с решением — бессмысленная жестокость.
И, конечно, стоило предупредить Джиад, но она и сама все поняла, когда, молча отсидев рядом весь Совет, услышала название последнего дела. Вздрогнула, посмотрела на дверь, слегка повернулась к Алестару, тихо спросив:
— Сегодня?
— У нас не принято тянуть ни с приговорами, ни с их исполнением, — так же тихо ответил Алестар, изнывая от растущей внутри боли и тоже глянул на дверь, через которую медленно вплыла Санлия.
Видят Трое, он бы предпочел простить ее. Бывшую наложницу, не возлюбленную, но почти друга. Ту, с кем делился секретами и спрашивал совета. Ту, кто утешала его после смерти Кассии и ухаживала во время болезни. Ах, Сан… зачем же ты так…
— Королевский суд! — громко и четко повторил дежурный сегодня советник Алвиас. — Санлия ири-на Суалана, бывшая наложница его величества, обвиняется в потворстве и укрывательстве преступников. Угодно ли вам выслушать обстоятельства дела, мой повелитель?
— Я слышал их на прошлом заседании, как и весь Совет, — медленно и тяжело уронил Алестар, мучительно жалея, что нельзя нащупать ладонь Джиад — такой близкой и такой далекой. — Впрочем… Санлия, что ты можешь добавить в свою защиту?
— Ничего, тир-на, — покачала головой суаланка, улыбнувшись едва заметной отрешенной улыбкой. — Я рассказала все, что могла. Я готова узнать приговор.
Это было неправильно. Жестоко и несправедливо — осудить за то, что творила ее сестра. Но разве не молчание Санлии привело к смерти отца? Разве не покрывала она преступников, пока Алестар в дурмане гарнаты мучил Джиад? И молодой жрец погиб лишь потому, что Каришу никто не остановил, а Эруви только недавно пришла в себя… Виновна, без всякого сомнения, и вина ее тяжела.
Алестар закусил губу, давя бессильную злость и обиду. Судья должен быть беспристрастен — так учил отец. Неважно, что Санлия предала его лично. Наложница — не избранная, нечего ждать от нее любви и верности. Но Санлия предала и Акаланте. «А разве она хотела жить здесь? — спросил внутри Алестара кто-то спокойный и хладнокровный. — Разве ты сам был бы верен городу, в который тебя притащили силой? Разве жалел бы тех, кто убил твоего отца и сломал твое запечатление? Ты, сорвавший злость на Джиад только за то, что ненавидел тогда всех людей? Что-то не то сотворил отец, решив сделать Санлию наложницей… Великая честь и немалая забота, верно, только хотела ли она такой чести и заботы? И почему ты никогда не задумывался об этом раньше, а? Впрочем, ты о многом не задумывался». «Проклятье, тысячу проклятий, — беспомощно подумал Алестар. — Я не могу ее отпустить, но и осудить на смерть — противно совести и справедливости».
— Виновна в укрывательстве. Виновна в пособничестве. Но невиновна в убийстве. Скажет ли кто-то слово в ее защиту? — выдавил он, стараясь глядеть мимо бледного, посеревшего и все-таки изысканно-красивого лица Санлии.
Одежду суаланке оставили ту, в которой она приплыла на прошлый Совет, и теперь от жемчужины удовольствия в просто одетой, туго заплетенной и не накрашенной Санлии не осталось ничего, кроме, разве что, манеры держаться — на зависть любой каи-на.
Совет молчал. Молчали оба жреца — Тиаран и Герлас. Молчал кариандец Эргиан, разглядывающий Санлию с равнодушным интересом, как редкую красивую рыбку. Молчали Герувейн, Алвиас, Тольвагар... Все советники, каи-на, главы своих Домов молчали, осуждая на смерть ту, кто заслужила казнь именно за это — за молчание. Суровая, но справедливая кара. А у Алестара вдруг перехватило горло. Тиаран хотел безумия и смерти Джиад, а Герлас поддерживал его в этом, пока не опомнился. Лорасс, отец Миалары, правдами и неправдами выгораживал свою дочь, а ведь если бы у нее получилось задуманное, Алестар на всю жизнь оказался бы прикован к тупой наглой дуре — матери его ребенка. Остальные — как волны, куда подует ветер, туда они и катятся. И они смеют осуждать Санлию, которая хотела всего лишь спасти сестру? Санлию, которая даже не просит милосердия?
— И в третий раз я спрошу, — вытолкнул он слова из горла, почти с ненавистью глядя на безмолвный Совет. — Каи-на Акаланте, подумайте, загляните в свое сердце. Да, она достойна смерти. Но разве каждый из вас безгрешен? Если хоть один из вас, отборного жемчуга Акаланте, скажет слово в ее защиту, я помилую Санлию ири-на Суалана. Если нет — кровь ее будет на вас, как и на мне.
Тишина была оглушающей, вязкой, страшной. И Алестар уже открыл рот, чтобы мучительно выдавить из глубины пересохшего саднящего горла приговор, как услышал ясный звонкий голос:
— Я говорю в ее защиту.
— Что? — выдохнул он, в изумлении оборачиваясь к Джиад. — Ты?
— По какому праву? — крикнул кто-то из советников. — Мой повелитель, я чту ваш выбор, но…
— Она ваша избранная, а не ваш советник, — поддержал его Тиаран. — Тир-на, это незаконно.
— Вот как? — растянул губы Алестар в глумливой улыбке. — Неужели? Джиад, по какому праву ты говоришь на Совете — напомни почтенным, прошу.
— По праву тринадцатой каи-на Акаланте, — так же ясно и спокойно ответила Джиад. — Праву, дарованному мне тир-на Кариаллом, да будет его душе спокойно в ином мире. Я каи-на, единственная в своем Доме, значит, его глава. И, следовательно, я могу говорить на Совете Акаланте.
— Безумие! — выкрикнул Лорасс, привставая на кресле и глядя на Джиад с таким праведным возмущением, что Алестар не мог удержаться:
— Большее, чем простить отравительницу короля? — ласково поинтересовался он, и советник опал на сиденье, как маару, выпустивший все чернила. — И большее, чем полагать, что король Акаланте нарушит свое слово? Или оно не честь всего моря?
Гомон в зале Совета становился все громче. Алестар обвел взглядом советников, вглядываясь в лицо каждого и запоминая. Злость, разочарование, веселое удивление — ах, это последнее — кариандец… И равнодушие. И спокойное принятие его воли…
