Она сглотнула и невольно облизала губы, словно в воде они могли пересохнуть. Морская соль все-таки чувствовалась, но как-то странно, не доставляя неудобства, и Джиад привычно приписала это воздействию амулета, который уже и не замечала, таким незаметным и удобным он был. Просто аквамариновая капля на мягкой кожаной ленточке. Точно такая сейчас блестит на смуглой коже Лилайна, лукаво посверкивая в узкой полоске темных волос, четко разделившей его грудь от горла до паха. Джиад едва сдержалась, чтобы не наклониться ближе, не провести ладонью по этой дорожке для поцелуев, как шутила она в их лесном убежище.
И тут же в памяти вспышкой молнии мелькнуло другое тело, тоже гладкое и мускулистое, но мраморно-белое и полностью лишенное волос…
Она снова попыталась сглотнуть вставший в горле ком, беспомощно чувствуя, что во рту все-таки пересохло. Зар-раза… Даже думать об этом постыдно! Особенно сейчас, рядом с Лилайном.
Опустившись на постель, Джиад осторожно погладила самые кончики отросших волос алахасца, подумав, что надо бы их расчесать. Обычно Лилайн обрезал волосы коротко, выше плеч, и перехватывал каким-нибудь шнурком. Где-то были ленты…
Она все-таки удержала себя от желания запустить ему пальцы в волосы, перебирая и гладя их. Еще не хватало разбудить! И взгляд постаралась сделать не пристальным, а мягким, зная, что наемник, словно дикий зверь, умеет чуять направленное на него внимание… Лилайн спал, и Джиад про себя взмолилась Малкавису, прося, чтобы ее судьба в очередной раз повернула в нужную сторону. Разве не расплатилась она по всем счетам? Разве не победила свои страхи, согласившись вернуться в море и спасти Алестара? Больше они друг другу ничего не должны!
Так откуда эта глухая тянущая тоска, стоит представить, что вскоре она навсегда покинет Акаланте? Ведь ей же хочется наверх! К солнцу и небу, к земной еде, жару очага и сухой одежде. К зною, ветру и снегу… Там и тепло, и холод совсем другие, там ее родина. Здесь она навсегда останется чужачкой, редкой диковиной из мира двуногих. Да и с чего ей оставаться?!
Память, подлая предательница, подсовывала картины, звуки, ощущения… Упруго бьющую в лицо воду, когда плывешь, пригнувшись к спине салту. Мягкое мерцание жемчуга и золота в украшениях иреназе, и как плотно обхватывал ее запястье тяжелый обручальный браслет матери Алестара. И какой Джиад увидела себя в зеркале, когда Леавара накрасила ее, вытащив наружу то, в чем Джиад боялась признаться даже самой себе: желание быть красивой для кого-то, ловить восхищенные и жаждущие взгляды, быть любимой…
Но разве это возможно только здесь? Лилайн любит ее! Без лишних красивых слов и показного хвастовства, зато верно и надежно. Ведь любит же? Пусть между ними и пролегла трещина, но все еще можно исправить, простить и забыть!
А память насмешливо бросала все новые и новые обрывки, будто ветер — сорванную с деревьев листву. Джиад почему-то вспомнила вкус крови в воде, когда она отбивалась от сирен, и слабый стон Алестара за спиной. Упрямый рыжий пытался ей помочь — вот уж истинное наказание для охраны. И блеск золотой монеты, брошенной к подножию жертвенника Всеядного Жи, кем бы ни было это забытое божество. И фреску в королевском кабинете, на которой у принцессы Ираэли была такая ликующая улыбка и безнадежно печальный взгляд, словно они принадлежали двум совсем разным девушкам.
И уж совсем нечестно было обжигать ее стыдом, заставляя вспомнить ту их единственную ночь, когда эликсир жрецов разорвал запечатление. Да, Джиад ни о чем не жалела! И меньше всего о том, что эта ночь навсегда врезалась в память, как шрамы от ран — в тело. Она посмотрела на сеть тонких белесых нитей, покрывающих ее руки — память о сиренах — и невесело усмехнулась. А еще ведь есть круглый шрам на груди — след от лоура. И полоска через плечо — от него же. Наверное, они когда-нибудь заживут и сгладятся. А может — и нет. В любом случае, память души вернее, чем память тела. Она простила Алестара, но забыть?
Так почему же ей тоскливо?
Глубины моря прекрасны, ужасающи и величественны, но о них Джиад не тосковала бы ни минуты! Мало ли столь же удивительных мест наверху? А вот люди… То есть иреназе, конечно, но какая разница, что там у них ниже пояса, ноги или хвост? Ей будет не хватать простодушного верного Ираталя и отважной вспыльчивой Эруви, мрачной отчаянной верности Дару и мудрой стойкости Санлии. А еще, разумеется, лукавых насмешек Эргиана и его несравненного мастерства игры в интриги и тосу. И Леавары, умеющей видеть на лицах гораздо больше, чем просто скрытую до поры красоту. И Герласа с его сварливой откровенностью. И Камриталя с Семарилем, из которых она могла бы сделать не жрецов Малкависа, конечно, однако очень неплохих телохранителей… И Жи!
Стражам не положено иметь ручных зверьков, это отвлекает от работы. Разве что лошадь или собаку для охраны, но это не любимцы, а инструмент, такой же, как оружие или доспех. Впервые у нее появился собственный зверь… Которым она, кстати, безобразно мало занимается! Вот и сейчас Жи нет в комнате, наверное, его опять увели погулять слуги.
Но когда Акаланте успело так сильно и глубоко проникнуть в нее? Ведь за несколько лет жизни при дворе Торвальда она не подружилась там ни с кем! Следила за придворными и слугами, как полагается хорошему стражу, но видела в них только то, кем они были для ее охраняемого. И волновали ее лишь те, кто мог стать угрозой.
Старые жрецы говорили, что стражу нельзя смотреть на мир только через прицел своего долга. Это ослепляет, и рано или поздно ты перестаешь видеть в людях — людей. Только фигурки, способные помешать, помочь или повредить… Но они не говорили, что это плохо само по себе. Вредно для службы, не более. И в этом тоже таилась, оказывается, ловушка, потому что или ты видишь людей как они есть, живыми и не зависящими от твоего мнения о них, либо ты их на самом деле не видишь.
В Акаланте Джиад впервые разглядела мир вокруг себя. Лишившись долга стража, она будто сбросила доспех, прикрывающий ее, но и лишающий всего, что составляет обычную человеческую жизнь. Осталась беззащитной и безоружной перед самой собой, той частью собственной души, которую с детства ее учили тщательно сдерживать и прятать поглубже.
И что ей теперь делать с этой волей, пьянящей и зовущей к чему-то совсем иному, непохожему ни на что, известное и понятное раньше?
В Храм она больше не вернется. Если обещание Алестара вдруг окажется нарушенным, если Лилайн не поможет с выкупом… Даже тогда она не сможет больше быть Стражем. Щит Малкависа должен быть безупречен, он по доброй воле отбрасывает все, что не касается его нанимателя, а Джиад… ее безупречность дала трещину, и, да простит Малкавис, она счастлива этому!
Осталось только понять, чего же она все-таки хочет. «Свободы, — привычно подсказал внутренний голос. — Собственной судьбы. Права и возможности жить так, как хочется».
«И что я стану с этой свободой делать? — очень холодно и ясно спросила себя Джиад в ответ. — Как распоряжусь выторгованной у Храма судьбой? Для чего буду жить?»
Внутренний голос молчал, и Джиад все-таки тронула гладкое горячее плечо Лилайна кончиками пальцев, с сожалением понимая, что если не разбудит она, то все равно скоро появятся другие. Ответов на мучительно терзающие душу вопросы у нее по-прежнему не было, но она знала, что найти их придется, иначе ее побег из прежней жизни окажется дорогой в пустоту.
