На основе воспоминаний, описанных их детьми и внуками, Реймонду и Ширли Соуза были предъявлены обвинения. Прокурор сразу же предложил им следующее: если они согласятся признать свою вину, их освободят без тюремного срока. Супруги Соуза отказались, и была назначена дата слушания.
Во время судебного заседания, которое проходило почти через три года после того, как Ширли Энн начали сниться кошмары, Нэнси рассказала, что бабушка с дедушкой заставляли ее трогать их гениталии, «целиком засовывали ладонь» в ее влагалище и даже засовывали в него «свою голову». Она описала механизм размером с комнату, которым ее бабушка с дедушкой управляли, нажимая на какую-то кнопку. У этого механизма были руки, которые «делали ей больно». Согласно показаниям Синди, ее бабушка и дедушка засовывали пальцы в ее влагалище и анус, сажали ее в огромную клетку в подвале, заставляли пить отвратительное зеленое зелье и угрожали, что воткнут ее матери в сердце нож, если она кому-нибудь расскажет.
Несмотря на полное отсутствие вещественных доказательств, 12 февраля 1993 года суд вынес приговор Реймонду и Ширли Соуза (каждому из них на тот момент был 61 год) за множественные случаи сексуального насилия, посягательства на половую свободу и побои. Если их апелляция будет отклонена, они проведут от девяти до пятнадцати лет в тюрьме из-за воспоминаний, которых не существовало до тех пор, пока взрослой женщине не приснился плохой сон.
2
Странное время
Тревожно наше время, сэр. Никто уже не имеет права сомневаться, что силы тьмы завладели Сейлемом. Слишком много доказательств. Вы согласны, сэр?
Артур Миллер. Суровое испытание (слова преподобного Джона Хейла)
Зачастую величайшим врагом правды оказывается вовсе не ложь – преднамеренная, продуманная и бесчестная, а миф – живучий, убедительный и эфемерный.
Джон Кеннеди
Я – психолог-исследователь, и всю свою жизнь посвятила изучению памяти. Вот уже двадцать пять лет я провожу лабораторные исследования, курирую студентов магистратуры, пишу книги и статьи, путешествую по миру, посещая конференции и делая выступления. На моем счету много исследовательских работ с заголовками вроде «Искажения воспоминаний под воздействием ложной информации», «Концептуальный анализ механизмов обработки информации в человеческом мышлении» и «Эффект дезинформации: изменения воспоминаний, спровоцированные информацией, полученной после запоминания произошедшего события».
Я считаюсь довольно авторитетным специалистом в том, что касается гибкости нашей памяти. Я сотни раз давала показания во время судебных слушаний, когда судьба человека зависела от того, поверят ли присяжные свидетелям, которые устремляют на обвиняемого указующий перст: «Это он. Я его видел. Он это сделал». Я встаю за свидетельскую кафедру и пересказываю известные мне научные истины, предупреждая судей, что наша память нестабильна и крайне подвержена внешнему влиянию, что она подобна панорамной грифельной доске, на которой можно бесконечно писать, раз за разом стирая написанное. Я стараюсь впечатлить присяжных, рассказывая о том, как уязвим наш разум, насколько он по своей природе подвержен внешнему воздействию. Я придумываю метафоры, стараясь как можно лучше передать суть. «Представьте, что ваш разум – это чаша, наполненная чистой водой. Теперь вообразите, что каждое воспоминание – это чайная ложка молока, которое смешивается с водой. В мозге любого взрослого человека хранятся тысячи таких смутных молочных воспоминаний… Кто из нас сумел бы отделить воду от молока?»
Эта метафора мне особенно нравится, поскольку она опровергает распространенное представление о том, что воспоминания якобы хранятся в определенной части мозга, словно компьютерные диски или хрустящие папки из желтой бумаги, тщательно рассортированные и уложенные в картотечный ящик. Воспоминания не лежат в одном месте, терпеливо ожидая, когда их оттуда вытащат. Они дрейфуют по разуму человека скорее как облака или пар, а не как нечто осязаемое. Хотя ученые не любят использовать слова вроде «дух» или «душа», я должна признать, что воспоминания в большей степени принадлежат сфере духовного, чем к физической реальности. Перистые и слоистые облака воспоминаний существуют – как ветер, или дыхание, или поднимающийся пар, но если попытаться потрогать их, они растворяются в воздухе и изчезают1.
Такой взгляд на память оказалось нелегко популяризировать. Нам дорого наше прошлое, ведь люди, места и события, хранящиеся, словно святыни, в храме нашей памяти, формируют и определяют то, что мы называем своим «я». Если мы признаем, что наши воспоминания – это капли молока, смешивающиеся со снами и фантазиями, то как же мы сможем и дальше притворяться, будто знаем, что на самом деле реально, а что – нет? Кто из нас готов поверить, что наша связь с реальностью столь условна, а сама реальность непостижима? Но ведь мы знаем о ней только по своим воспоминаниям, которые так ненадежны.
Нет, все это слишком смахивает на научную фантастику, какие-то фокусы-покусы, какую-то магию… а мы, люди, предпочитаем иметь дело с реальным, физическим, материальным. Мы хотим, чтобы у нас под ногами была надежная земная твердь, и пускаем толстые корни в мягкую почву истории, оплетая ими то, что мы называем правдой. От всякой неоднозначности нам не по себе.
Я знаю, почему моя работа вызывает у людей протест, какие страхи и предрассудки лежат в основе этой неприязни. Я знаю, почему люди предпочитают поверить свидетелю, который говорит: «Он это сделал. Это был он». Я с пониманием отношусь к потребности человека обладать прошлым, то есть превращать его в собственную правду. У меня есть и свои причины желать, чтобы прошлое было стабильным и недвижимым, а не утекало из-под ног, словно зыбучие пески.
Но память снова и снова поражает меня своей ошеломительной доверчивостью, своей готовностью подобрать мелок внушения и закрасить темный уголок прошлого, без каких-либо возражений отдать старый, потрепанный лоскуток воспоминаний в обмен на новый, блестящий кусочек, благодаря которому все становится чуть ярче, чуть чище и аккуратнее. В ходе моих экспериментов, в которых за более чем двадцать лет поучаствовали тысячи людей, я проделывала удивительные вещи с их памятью: они вспоминали несуществующие разбитые стекла и магнитофоны, вспоминали усы у чисто выбритого человека и кудри – у человека с прямыми волосами, вспоминали знак «уступи дорогу» вместо знака «стоп» и молоток – вместо отвертки, вспоминали сарай – довольно заметное сооружение – на фоне пасторального пейзажа, где на самом деле не было никаких построек. Мне даже удавалось внедрить в память испытуемым ложные воспоминания о людях, которых никогда не существовало, или о событиях, которые никогда не происходили.
Все эти усилия позволили мне создать новую парадигму памяти, отойдя от привычной модели видеопроигрывателя, в рамках которой воспоминания интерпретируются как абсолютная истина, и противопоставить ей реконструктивную модель, в рамках которой они интерпретируются как творческое соединение фактов и вымысла. Мне удалось изменить мнение некоторых людей, помочь безвинно осужденным избежать тюремного срока, вдохновить людей на новые исследования и спровоцировать несколько жарких споров. Вот какими были мои планы на жизнь: работать не покладая рук, разрабатывать исследования, завоевывать гранты, выступать, обучать магистрантов – и все это в надежде, что проделанная мной работа вселит в людей любопытство и интерес к процессу образования воспоминаний и поспособствует распространению здорового скептицизма по поводу того, может ли быть какое-либо воспоминание, или даже небольшой его отрывок, абсолютно правдивым.
