Гэнэуэй сделал вывод, что Сара выдумала «покрывающее воспоминание» о массовом убийстве девочек из воскресной школы, пытаясь сохранить представление о бабушке как о любящем защитнике. Позволив своему альтер-эго вплести выдуманную историю о преступлении в фактическую канву ее реального опыта, она смогла спрятать невыносимое реальное воспоминание об эмоциональном насилии, которому ее подвергала бабушка, за изысканными кружевами фантазий и иллюзий. Выдуманное воспоминание, словно аляповатая декорация, закрыло собой тусклую реальность.
Покрывающие воспоминания, которыми разум пациента пытается замаскировать более прозаичные впечатления от пережитого в детстве насилия, служат одним из источников воспоминаний о чудовищных ритуалах. Ятрогения, по словам Гэнэуэя, – еще более благодатная почва для возникновения таких воспоминаний. Ятрогенное заболевание – это недуг, вызванный действиями врача (или психотерапевта). Таким образом, отношение, ожидания и поведение психотерапевта могут внушить пациенту яркие воспоминания о насилии, а затем – укрепить их. Лечение служит причиной заболевания, болезнь возникает по вине врача.
Гэнэуэй рассказал слушателям удивительную историю Энн. Молодая женщина безуспешно лечилась от ДРИ, вызванного насилием, которому ее подвергала страдавшая психозом бабушка. Когда Энн забеременела вторым ребенком, ее диссоциативные симптомы вернулись, и она сразу же начала ходить к психотерапевту, обладателю докторской степени, который специализировался на лечении ДРИ. Этот врач ранее посетил несколько семинаров о сатанинском ритуальном насилии, и у него, по-видимому, были определенные ожидания и четкая программа действий. Он начал исследовать вероятность того, что бабушка Энн была в сговоре с «сатанистами». «Возможно, она принадлежала к некой группе или культу? – интересовался психотерапевт. – Возможно, они носили мантии? На ритуалы приносили младенцев? Энн в них участвовала?»
После того как Энн отрицательно ответила на все эти вопросы, ей было велено идти домой, подумать о том, что могло произойти, и попытаться вспомнить детали. В ходе последующих сеансов Энн под гипнозом в конце концов согласилась с тем, что она участвовала в ритуалах культа. В трансе Энн отвечала терапевту отдельными словами и жестами, однако этого ему хватило, чтобы успешно «войти в контакт» с несколькими сатанинскими альтер-личностями девушки. Те поведали ему, что члены культа намеревались убить ее новорожденного ребенка. Выйдя из гипнотического транса и выслушав рассказ психотерапевта о планах ее альтер-личности, Энн выразила скептицизм и сказала, что эти «воспоминания» не казались ей реальными. Она предположила, что ее альтер-личности могли лгать, и попросила психотерапевта, чтобы тот помог ей отделить факты от выдумки. Не обращая внимания на опасения пациентки, он сообщил ей, что богатство деталей и последовательность в ее воспоминаниях доказывают: она действительно стала жертвой сатанинского культа.
Сеансы продолжались, и психотерапевт Энн делал ее воспоминания все более насыщенными, общаясь с ней при помощи жестов4 и задавая наводящие, суггестивные вопросы. Когда Энн пришло время рожать, ее психотерапевт настоял, чтобы за ней наблюдали круглосуточно, ведь нужно было защитить ребенка. Энн позволяли лишь мимолетом взглянуть на ее новорожденного малыша и всегда под присмотром, поскольку психотерапевт опасался, что одна из ее сатанинских альтер-личностей появится и осуществит предписанное жертвоприношение. Работники больницы и сотрудники правоохранительных органов следовали предостережениям психотерапевта и соглашались на любые меры, чтобы обезопасить ребенка от кровожадных когтей сатанинского культа.
В конце концов муж Энн, который работал врачом и по понятным причинам был обеспокоен действиями психотерапевта и всем тем, что творилось вокруг его новорожденного сына, перевел жену в психиатрическое отделение доктора Гэнэуэя. Спустя два дня психотерапевтических сеансов, во время которых психиатры придерживались нейтральной позиции по отношению к «сатанинским» воспоминаниям Энн, те «внезапно испарились». В конечном счете Энн поняла, что она невольно сфабриковала воспоминания о ритуальном насилии в ответ на заботу и внимание, которыми ее одаривал психотерапевт в качестве награды за ее признания. Больше всего она боялась снова попасть под влияние психотерапевта-манипулятора, применяющего агрессивные методы гипноза.
* * *
Я слушала с огромным интересом. Гэнэуэй ясно, настойчиво и недвусмысленно заявлял, что психотерапевты своими предположениями могут ненамеренно спровоцировать возникновение и разрастание ложных воспоминаний о сексуальном насилии. Уважаемый исследователь и признанный специалист по психиатрии открыто и свободно признавал, что наблюдал в ходе собственной лечебной практики процессы искажения памяти и внедрения воспоминаний, которые я выявила в своей лаборатории. Он соглашался, что восприимчивое сознание может искажать или даже создавать воспоминания, реагируя на тембр голоса психотерапевта, выражение скуки, нетерпения или восхищения на его лице, формулировки вопросов и едва уловимые невербальные сигналы. Короче говоря, Гэнэуэй полагает, что в некоторых случаях – а по его мнению, таких случаев очень много – психотерапевты сами создают те проблемы, которые надеются вылечить.
Имеем ли мы право обобщать выводы Гэнэуэя? Если психотерапевт может, сам того не зная, взрастить воспоминание у легко поддающегося внушению пациента, и его предположение запускает целую цепную реакцию, значит ли это, что пациент с более простыми, но все же серьезными проблемами также может подхватить предложенную психотерапевтом идею о сексуальном насилии и вспомнить случаи и события, которых никогда не происходило? Воспоминания могут быть не такими яркими и впечатляющими, как у пациентов с ДРИ, без жестоких пыток и ритуального насилия. И все-таки возможно ли в определенных условиях взрастить отдельные детальные псевдовоспоминания на плодородной почве нормального сознания?
После лекции я подошла к Гэнэуэю, представилась, быстро ввела его в курс дела о своем опыте по делу Франклина и об обрушившемся на меня в последнее время шквале телефонных звонков и писем от обвиняемых родителей5.
– Вы сталкиваетесь с очень сложными случаями во время работы с пациентами с ДРИ и воспоминаниями о СРН, – сказала я, чувствуя себя немного неловко при использовании непривычных аббревиатур. (Я чувствовала себя гораздо комфортнее, разговаривая о КВП и ДВП с учеными, занимающимися исследованиями памяти). – Но могут ли с подобным искажением и внедрением воспоминаний столкнуться те многочисленные запутавшиеся люди, которые приходят к психотерапевту в поиске решения своих жизненных проблем?
– Я считаю, что в данном случае существует точно такая же опасность, – спокойно ответил Гэнэуэй и даже бровью не повел. – Два основных провоцирующих фактора ведут к созданию псевдовоспоминаний. Все мы восприимчивы к влиянию книг, газетных и журнальных статей, проповедей, лекций, фильмов и телевидения. Например, показ документальной драмы, в которой изложение фактов сопровождается зрелищной реконструкцией предполагаемых преступлений, может породить в восприимчивом сознании страхи, ожидания, мечтания и грезы. Еще одним мощным фактором нередко становятся предположения и ожидания авторитетного человека, с которым пациент хочет иметь особые отношения.
