Теперь, когда у нас была четкая методика, мы и правда надеялись, что нам удастся создать у человека ложные воспоминания о том, как он потерялся в торговом центре, и мы были уверены, что этот эксперимент не навредит испытуемым. (На самом деле всем участникам наших подготовительных исследований даже понравился этот опыт, и они добродушно удивились, когда узнали, что организаторы с успехом исказили их воспоминания.) Мы заполнили бесконечные опросные бланки и отправили нашу заявку на одобрение в Комитет по подбору участников научных исследований.
Предполагалось, что официальное исследование будет проводиться в два основных этапа. На первом этапе участников попросят написать о четырех детских воспоминаниях. Три воспоминания будут относиться к событиям, действительно произошедшим, когда испытуемым было около пяти лет, а четвертое будет выдуманной историей о том, как они потерялись в торговом центре или другом общественном месте. Участникам предстоит писать о всех четырех воспоминаниях раз за разом: одна группа должна была ежедневно вести записи пять дней, а вторая группа – всего лишь два дня. Во время второго этапа эксперимента, который начнется приблизительно через две недели после первого, научный сотрудник опросит испытуемых об их воспоминаниях, чтобы выяснить, «помнят» ли они ложные события. Участники должны будут оценить точность своих воспоминаний по шкале от 1 до 10, где 1 – очень смутное воспоминание, а 10 – очень четкое.
Мы с нетерпением ждали начала эксперимента и ответов на важные вопросы. Насколько успешным окажется внедрение ложных воспоминаний? Что мы узнаем, сравнив их с истинными? Будут ли реальные воспоминания более эмоционально насыщенными, более детальными, более объективными?
Мы прождали два месяца, прежде чем получили ответ. Комитет по подбору участников научных исследований не оставил от нашей заявки камня на камне. «Что, если участники вашего эксперимента испытают эмоциональный стресс и расстроятся, узнав об обмане?» – спрашивал член комитета в письменном отчете. «Как вы планируете исключить эмоционально уязвимых участников? Что вы будете делать, если кто-то из участников почувствует сильный психологический дискомфорт, узнав об обмане? Что, если участник сочтет ложное воспоминание подозрительно похожим на событие, которое действительно произошло? Не столкнутся ли ваши участники с чувством предательства из-за того, что ими манипулировали?»
Мы тщательно ответили на все вопросы, беспокоящие комитет, разработали процедуру по отсеиванию психологически нестабильных испытуемых, а также план решения проблем с участниками, которые сочтут внедренное воспоминание тревожным, и дополнительные стратегии по устранению замешательства, снятию напряжения, восстановлению надломленного доверия. И мы снова стали ждать, скрестив пальцы. Когда мы наконец-то получили положительный ответ от комитета, который утвердил доработанный план, мы сразу же начали набирать студентов для помощи в наблюдении за участниками и анализе данных.
* * *
Несколько месяцев спустя, когда исследование было в самом разгаре, в мой кабинет постучалась одна из студенток, помогавших в исследовании. В руках она держала экземпляр журнала Cosmopolitan.
«Обычно я такое не читаю, – засмеялась она, демонстрируя обложку со сногсшибательной моделью в блестящем обтягивающем бикини, – но не смогла устоять перед статьей под названием “Вопросы о сексе (на которые даже самые смелые космо-девушки хотят найти ответы)”. Посмотрите на третий вопрос».
Я прочитала текст вслух.
Вопрос. Моя грудь очень чувствительна – я не люблю, когда кто-нибудь даже просто дотрагивается до нее. Я знаю, это не располагает ко мне мужчин, так должна ли я улыбаться, несмотря на то что мне неприятно? Может ли быть, что это чисто психологическая чувствительность, ведь грудь у меня небольшая?
Ответ. Такого рода дискомфорт обычно означает, что есть некая связь между вашей грудью и каким-то неприятным событием из прошлого. Когда вы были совсем юной, возможно, кто-то небрежно ласкал вашу грудь или грубо высказывался о ней; это было настолько неприятно, что вы вытеснили целое воспоминание… Я предложил бы вам выяснить, в чем причина дискомфорта.
Я помню, как отложила журнал и покачала головой, вовсе не из-за изумления или негодования, а скорее в попытке отстраненно и без скепсиса взглянуть на то, что теперь казалось мне полной бессмыслицей.
– Ну, что вы думаете? – весело спросила студентка.
– Я думаю, что вот-вот будет восстановлено еще одно вытесненное воспоминание, – сказала я.
8
Разрушенная семья
Мой отец любил детей. Он всегда играл с маленькими кузенами, когда они к нам приезжали. Он проводил много времени с подростками в церкви и все такое, вот! Знаете, и отцом он был хорошим.
Дженнифер Нейгл
Получается своего рода психотерапевтическая ловушка: если человек не признает свою вину, это называется отрицанием. Поскольку отрицание – патологический симптом, любые попытки доказать свою невиновность доказывают обратное.
Журнал Family Therapy Networker, сентябрь/октябрь 1993 г.
Не существует идеальных отношений между родителями и детьми. Оглядываясь назад, мы часто думаем, как хорошо было бы, если бы в детстве наши родители уделяли нам больше внимания, любви, относились уважительней. Это желание есть у всех, даже люди, выросшие в счастливейших семьях, иногда сожалеют, что все было не так, как могло бы.
История Дага Нейгла и его семьи1 поднимает несколько важных вопросов. Могут ли эти неудовлетворенные противоречивые желания под влиянием предположений, намеков и продолжительного давления со стороны окружающих превратиться в ложные воспоминания о сексуальном насилии? Когда пятнадцатилетняя Дженнифер Нейгл начала посещать психотерапевта, она не помнила никакого сексуального насилия по отношению к себе, но после десяти с лишним месяцев интенсивной психотерапии она в деталях восстановила воспоминание об этом – откуда оно взялось, почему появилось так неожиданно и вызвало такую эмоциональную бурю? Поиск ответов осложняется еще и тем, что конкретно в этом случае обвинения выдвинули две дочери. Казалось бы, доказательства налицо, потому что обвинения со стороны одной из дочерей подтверждают обвинения другой.
Когда я согласилась давать свидетельские показания на стороне защиты по уголовному делу Дага Нейгла, я поняла, насколько убийственными выглядели доказательства. Но, как вы узнаете, в этой истории все оказалось не так просто. Единственная истина, о которой можно говорить с полным убеждением, – это то, что семья, когда-то совершенно нормальная, была медленно и методично разрушена системой, якобы созданной для защиты невинных.
* * *
«Меня предупреждали, что ты, возможно, будешь все отрицать».
«Отрицание означает, что ты опасен».
«Ты просто категорически все отрицаешь».
У Дага Нейгла было такое чувство, будто он оказался в ночном кошмаре. Он смотрел по сторонам, трогал одеяло, зарывался ногами в ковер, вертел обручальное кольцо на пальце. Он пробовал моргать, глубоко вдыхать, кашлять, задерживать дыхание – все что угодно, лишь бы этот сон закончился, и он вернулся в реальный мир. Бесполезно. Это и был реальный мир. Он находился в своей спальне, часы показывали девять вечера, а его жена Дебби только что обвинила его в том, что почти десять лет назад он изнасиловал двух из их четырех дочерей.
