– Это сексуальное насилие, – произнес Баркер.
Даг не согласился с этим, заявив, что, по его мнению, его мать не испытывала никакого «сексуального возбуждения» от купания его в ванне, как и он сам. Но всего за несколько минут Баркер убедил Дага, что мать подвергала его сексуальному насилию. К концу сеанса он разрыдался.
Через несколько дней Даг решился рассказать жене об эмоциональном потрясении, которое он пережил, выяснив, что в детстве мать подвергала его сексуальному насилию. Он надеялся, что Дебби поймет, как сильно он старался, как отчаянно он искал любые пути к правде. Но пока он описывал воспоминания, восстановленные им во время сеанса, Дебби отстранилась от него, а на ее лице появилось выражение отвращения вперемешку с триумфом.
– Я так и знала! – закричала она. – Тебя самого насиловали, это объясняет, почему ты надругался над собственными детьми!
– Что? – Дага совершенно ошеломила ее реакция.
– Доказано, что сексуальное насилие передается из поколения в поколение, – сказала Дебби. – Если тебя насиловали родители или родственники, вполне вероятно, что ты станешь насиловать своих детей.
Даг молча уставился на нее. Что он мог сделать, что он мог сказать, чтобы это нельзя было обернуть против него и превратить в доказательство его вины?
* * *
Две недели спустя доктор Баркер объявил, что у него достаточно информации, чтобы завершить экспертный анализ.
– Я не понимаю, – запротестовал Даг. – Я до сих пор не имею представления, что здесь творится, а ведь я – один из главных участников происходящего. Как вы можете адекватно оценить мою ситуацию после пары бесед со мной и моей женой? Вы не разговаривали с моими детьми, родителями, друзьями – вы ведь совсем меня не знаете! Как у вас может быть достаточно информации, чтобы выносить мне приговор и давать рекомендации, которые повлияют на всю мою жизнь?
Баркер попытался успокоить своего клиента. Он сказал, что позволит Дагу прочесть черновик его заключения и заполнить пропуски.
Даг отказался.
– Как я могу заполнить пропуски, если не помню, что насиловал своих детей? – спросил он. – Нам нужны настоящие факты, неопровержимые доказательства, а не эти ваши догадки, рассуждения и болтовня о вытесненных воспоминаниях. Я сделаю все, что нужно, чтобы добраться до сути. Я пройду тест на детекторе лжи, приму сыворотку правды – все что угодно. Просто скажите мне, что делать, и я это сделаю.
– Эти процедуры слишком рискованны, – сказал Баркер, повторяя свои прежние слова. – Я бы посоветовал вам проконсультироваться с адвокатом.
– Сейчас у меня нет никаких проблем с законом, и я не думаю, что они возникнут. Это медицинская проблема, связанная с психическим здоровьем. Моя семья разваливается. Нам нужна помощь.
Баркер какое-то время смотрел на клиента, а потом медленно покачал головой. Он потянулся за блокнотом и написал имя и телефонный номер специалиста, работающего с полиграфом, объяснив, что попасть на прием сразу, вероятно, не получится.
– А что я могу сделать пока? – спросил Даг.
– Вам нужна психотерапия, чтобы помочь вам справиться с происходящим, – сказал Баркер и порекомендовал свою коллегу-женщину.
* * *
– Почему бы вам не перечислить мне все возможные причины, по которым вы не стали бы признавать, что насиловали своих детей? – предложила психотерапевт.
– Это нетрудно, – сказал Даг. – Я могу назвать целый ряд причин. Во-первых, никто не хочет вредить собственным детям или же признавать, что навредил. Я рискую сесть в тюрьму, потерять работу, лишиться друзей, стать изгоем. Есть самые разные причины. Но я не помню, что насиловал своих детей. Во-вторых, я не тот человек, который стал бы подвергать ребенка, уж тем более собственного ребенка, сексуальному насилию. Я считаю, что насилие над детьми – это одно из самых ужасных преступлений, которое только можно себе представить. Я люблю своих детей и никогда бы не стал преднамеренно причинять им вред.
Даг задумался, не совершил ли он ошибку, употребив слово «преднамеренно». Не подумает ли психотерапевт, что он изнасиловал своих детей непреднамеренно? Не станет ли слово «преднамеренно» дополнительным аргументом в пользу теории о вытесненных воспоминаниях?
– Дело не в том, что я не хочу этого признавать, – объяснил он осторожно, – а в том, что я просто не помню, чтобы насиловал их. И я не думаю, что мог забыть столь ужасный поступок. Мой разум так не работает. Все твердят, что я изнасиловал своих детей и забыл об этом из-за вытеснения, но мне очень трудно поверить, что мое сознание могло полностью блокировать воспоминания о целом событии или ряде событий моей жизни.
– Разве вам не доводилось забывать эпизоды вашей жизни? – спросила психотерапевт.
– Разумеется, доводилось, – ответил Даг, – я забыл многое из того, что происходило со мной в прошлом, как и все мы.
– И разве вы не считаете себя оптимистичным человеком, который предпочитает думать о хорошем и надеяться на лучшее?
– Да, думаю, я соответствую этому описанию.
– Не думаете ли вы, что у Дебби могут быть причины считать, что вы насиловали своих детей?
– Она говорит, что у нее есть на это причины, – признал Даг.
– Вы не могли бы их перечислить?
– Она говорит, что верит детям, а они, по-видимому, считают, будто я их насиловал. Она думает, что меня изнасиловали в детстве, и заявляет, что эта склонность передается из поколения в поколение. Но я вовсе не уверен, что в детстве подвергался сексуальному насилию. И я точно знаю, что никогда не стал бы насиловать своих детей, и я просто не могу представить, чтобы я изнасиловал их, а потом это воспоминание полностью исчезло.
– Как вы можете это говорить, господин Нейгл? – Казалось, психотерапевт вот-вот выйдет из себя.
Даг попытался объяснить, какие чувства он испытывал к своим детям. Он любил их больше всего на свете – больше, чем работу, больше, чем собственную жизнь. Он бы не предал своих детей, подвергнув их физическому или сексуальному насилию. Да, мать игнорировала его потребность в личном пространстве, но, вопреки мнению Дебби, это сделало его более, а не менее чутким к нуждам собственных детей.
Пытаясь отыскать в памяти какую-нибудь историю, которая доказала бы, что он мягкий и чувствительный человек – совсем не тот, кто стал бы насиловать собственных детей, он вспомнил их традицию совместных поездок. Каждого из своих четырех детей, когда они учились в пятом классе, он возил в особую поездку – они уезжали вдвоем на целую неделю. С Кристен они ездили в Вашингтон и на какое-то время останавливались в отеле, а на остальную часть каникул – у друзей. Элисон он возил в Вашингтон и в город Орландо, в Дисней Ворлд, в тематический парк «Цирковой мир», в ботанический сад Сайприс-Гарденс и в «Морской мир». С Дженнифер они ездили в Вашингтон и в город Уильямсберг. Анну он возил на фестиваль Шекспира в Ашленде. Он помнил, что во время каждой из этих поездок чувствовал себя неуютно, когда заселялся в номер вместе с одиннадцатилетней девочкой. Он также помнил, что старался уважать личное пространство детей и давать им достаточно времени, чтобы принять душ, одеться и причесаться. Он объяснил психотерапевту, что всегда старался с пониманием относиться к их нуждам.
