Три месяца спустя Меган встретилась с родителями в доме старшей сестры в Де-Мойне, чтобы отпраздновать рождение их первого внука. Майк и Доун держали младенца на руках, слезы бежали по их щекам, а Меган стояла в стороне, подавленная и погруженная в свои мысли. Позже этим вечером Меган призналась родителям, что ее изнасиловали.
– Кто тебя изнасиловал? – спросили ее ошарашенные родители.
– Патрик, – ответила Меган, назвав имя сводного брата, которому было пятнадцать, когда его усыновили. Меган объяснила, что они целовались и ласкали друг друга, но прекратили это прежде, чем дело дошло до полового акта. И хотя они оба были согласны на эти ласки, Меган считала эти сексуальные взаимоотношения насилием, потому что ей было всего двенадцать, на три года меньше, чем Патрику.
Доун была безутешна. Как это могло произойти без ее ведома? Ей разбивала сердце мысль о том, что ее младшая дочь несла бремя этого воспоминания более десяти лет, чувствуя такой стыд, что она не могла поделиться этим секретом даже с родителями. Но, хотя она беспокоилась о дочери, ей показалось странным, что та выбрала для такого заявления столь неподходящее время. Зачем она обрушила на них эту новость в такой радостный день?
Четыре месяца спустя, в июне 1988 года, Меган получила степень магистра в Университете Айовы. Она поселилась в городе Де-Мойн, в двух часах езды от дома родителей, и ей сразу же предложили работу с бездомными. Нагрузка была огромной, а сама работа отнимала много душевных сил. Во время еженедельных звонков родителям она горько жаловалась на постоянный сильный стресс. Когда в августе с ней порвал молодой человек, с которым она жила, стало казаться, что Меган в депрессии, встревожена, сама не своя. Майк и Доун переживали, что она, возможно, слишком много пьет. Они оба никогда в жизни не пили, а единственными таблетками в доме были «таблетки Майка для сердца», которые он принимал от стенокардии, и банка с аспирином, которым Доун спасалась от периодических синусовых головных болей. Они знали, что немного «консервативны» в вопросах секса и наркотиков, и старались не слишком докучать Меган своими переживаниями.
Но они никак не могли перестать волноваться о своей младшей дочери. Во время еженедельных разговоров Меган становилось все более недоброжелательной и пессимистичной. Она, казалось, была абсолютно убеждена, что ее родственники «больны», и что им необходима помощь специалистов, и что у ее двоюродной сестры «синдром дефицита внимания», а у другого родственника «пограничное расстройство личности», а третий и вовсе «параноик».
Когда на другом конце провода была только мама, Меган ругала отца за его «эмоциональный абсентеизм».
– Кажется, ему все равно, что происходит у меня внутри. Он все время так чертовски занят, так увлечен каким-нибудь проектом или человеком, который, по его мнению, нуждается в нем больше меня.
– Меган, твой отец готов целовать землю, по которой ты ходишь. – Доун гадала, как ей достучаться до Меган и помочь ей увидеть, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст. – Дорогая, я знаю, что у тебя сейчас сложная, напряженная жизнь, но постарайся не забывать, что мы тебя очень любим, и вспоминай все хорошее, что было в жизни нашей семьи: поездки, каникулы, отпуска…
– Что хорошее? Может, это тебе было весело, мам? – Меган произносила слово «мам» так, будто это было обвинение. – Но ты когда-нибудь задумывалась, каково было мне?
Доун решила не давить. У Меган есть своя голова на плечах, и она переживет этот жизненный кризис так же, как пережила трудный период в средней школе, когда она общалась с группой сложных подростков, которые курили марихуану и увлекались философией нью-эйдж. Тогда они тоже беспокоились, но у Майка был долгий разговор с Меган, и она «взяла себя в руки», как сама выразилась, завела новых друзей, стала проводить много времени в церковной молодежной группе и посвятила свою жизнь «служению Господу».
«И это пройдет». – Доун повторяла слова, которые она говорила себе всякий раз, когда думала, как же им пережить очередной трудный период в жизни одного из детей. Она доверяла Меган и знала, что ее дочь вернется к старому доброму здравому смыслу, прислушается к доводам рассудка и приведет свою жизнь в порядок. Доун продолжала говорить себе, что в жизни, несомненно, бывают крутые повороты, но ты не можешь прожить жизнь за детей. Все, что в твоих силах, – это любить их, воспитывать в них высокие моральные ценности, а потом – доверять их выбору. Они наделают ошибок, но, если до пятнадцати-двадцати лет была проделана хорошая работа, все закончится благополучно.
Оптимизм Доун нашел подтверждение в письме Меган, датированном сентябрем 1988 года, в котором она извинялась за то, что так усложнила жизнь родителей, и выражала благодарность за их неизменную любовь и преданность. «Я знаю, я причиняла вам боль, – пишет Меган. – Спасибо за понимание и за то, что остались со мной».
* * *
Прошло полтора года. В январе 1990 года Меган рассталась с очередным сожителем. «Он был жутким пьяницей, – сказала она родителям, – и я устала находиться в созависимых отношениях». И хотя этот молодой человек не нравился Доун, она была удивлена, что Меган так легко вычеркнула его из своей жизни, навесив на него столько ярлыков.
– Кстати, – сказала Меган, – я тебе говорила, что сменила психотерапевта? Мой новый врач ближе мне по возрасту – ей около тридцати пяти, – и она специализируется на восстановлении после травм, работе с жертвами инцеста, неблагополучных семьях и всем в таком роде.
– Довольно длинный список, – отозвалась Доун, стараясь, чтобы в ее голосе звучала радость и поддержка. Но специализация психотерапевта обеспокоила ее – может ли один врач разбираться в столь разных областях? И что это еще за «восстановление после травм» и «неблагополучные семьи»?
– Да, она восхитительная, – сказала Меган. Ее голос вдруг стал серьезным. – Мы продвигаемся очень быстро.
Десятого февраля 1990 года, в день рождения отца, Меган позвонила и сообщила, что у нее алкоголизм. В качестве подарка отцу она решила, во-первых, бросить пить и, во-вторых, начать посещать собрания анонимных алкоголиков. Майк и Доун удивились – в их представлении алкоголиком можно было назвать бродягу, побирающегося на углу и пьющего дешевое вино из бутылки, спрятанной в пакет. Но будучи трезвенниками, они с энтузиазмом поддержали решение Меган бросить пить.
Три месяца спустя на День матери Доун получила от Меган по почте большую посылку. Внутри была книга из 500 страниц – «Мужество исцеления: руководство для женщин, переживших сексуальное насилие в детстве». «Что это, во имя всего святого, такое?» – спросила Доун у Майка, который пролистывал страницы и читал вслух названия глав: «Решение исцелиться», «Вера в то, что это случилось», «Гнев: основа исцеления», «Откровения и противостояние».
– Тебе не кажется, что она немного перегибает палку с этой идеей о сексуальном насилии? Неужели две недели ласк с Патриком делают ее человеком, который… – Доун снова взглянула на подзаголовок в книге, – «пережил сексуальное насилие в детстве»? Может, она злится на нас, что много лет назад мы не знали о происходящем и не помогли ей разобраться с Патриком? Как ты думаешь, что она пытается нам сказать?
