Почему? Это был одновременно вопрос и обвинение. Почему ты насиловал меня? Как ты мог насиловать собственного ребенка, свою плоть и кровь? Почему ты думал, что у тебя есть право овладевать моим беззащитным телом? Почему, почему, почему, почему? Детали изнасилования были точно и дотошно описаны. Меган помнила пенис отца в своем анальном отверстии. Она помнила, как возникали рвотные позывы, когда отец наваливался на нее. Она помнила, как отец брал ее правую руку, заставляя стимулировать его пенис, пока он не достигнет эякуляции.
Ему все еще интересно, почему она злится на него? Думал ли он о том, почему она велит ему уйти и оставить ее навсегда в покое? Все, чего она когда-либо хотела от него, – это любви и нежности. Все, что ей когда-либо было нужно, – защита, воспитание, наставничество. Но вместо этого ее насиловали и унижали. Он больше не достоин называться ее отцом. Он ей больше не нужен. В ее жизни есть другие люди, которые любят и уважают ее. Она не только сможет выжить без него, она расцветет.
«Все, чего я когда-либо хотела…» Майк отложил письмо и обнял жену, которая безутешно рыдала. «Мне так жаль», – повторяла она снова и снова. Они очень долго стояли в обнимку. Доун плакала на груди Майка, его глаза были сухими, он уставился на темное окно их дома с четырьмя спальнями. Аккуратный благоустроенный задний двор был окружен забором из проволочной сетки, а за ним виднелись игровые площадки средней школы. Воспоминание внезапно ворвалось в его сознание, и давно забытые картинки на время сбили его с толку. Он вспомнил, как вернулся домой раньше времени, прямо перед тем, как в школе должен был начаться обед, и увидел, как Меган с подружкой играют на заднем дворе. Он с силой постучал в окно на кухне, девочки запаниковали, перелезли через полутораметровый забор и через площадку рванули к школе. В качестве наказания за свой проступок Меган всю субботу выдергивала сорняки.
Майк вернулся в настоящее. Новый учебный год только начался, и на игровых площадках недавно подстригли траву. Он попытался сконцентрироваться на цветах, блестящей изумрудно-зеленой траве и золотых и оранжевых кленовых листьях. Затем в его голове возникло другое воспоминание. Он видел себя: он стоит на площадке, на этой зеленой подстриженной траве и, аплодируя вместе с другими родителями, наблюдает, как его сын играет в футбол. «Как давно это было», – подумал он. А затем еще одно воспоминание: он перепрыгивает через забор (прошло всего лишь шесть лет, но тогда он был значительно моложе) и идет через площадку, чтобы посмотреть, как Меган участвует в беге с препятствиями на школьных соревнованиях. Меган никогда не была звездой, но она очень старалась. Она всегда очень старалась.
Он закрыл глаза. Это все произошло так давно, но картинки, всплывавшие в его сознании, казались настолько ясными и яркими. Были ли плохие воспоминания Меган – о его поступках, которых он не помнил, – такими же точными и полными деталей, как эти безобидные обыкновенные воспоминания? Вернулись ли к ней «воспоминания» столь же внезапно, пока она обсуждала свои страхи и боль с психотерапевтом? Помнит ли она то хорошее, что так надежно хранится в его памяти?
Майк продолжал смотреть в окно, а Доун все рыдала. Когда слезы кончились и Доун задышала ровнее, Майк нежно отстранился от нее и посмотрел ей в глаза.
– Тебе лучше? – спросил он.
Она кивнула. Он отвел ее в гостиную, посадил на диван, а сам сел рядом с ней, держа ее за руку.
– С Меган что-то не так, – сказал он. Он удивился, каким ровным и спокойным был его голос. – Я боюсь, мы тянули слишком долго. Нам следовало сделать что-то раньше. Возможно, уже слишком поздно, но мы должны выяснить, что произошло, и сделать все, чтобы вернуть ее.
– Вернуть? – спросила Доун. Она не понимала, что это значит, как и многие другие слова, которые она слышала в последнее время.
– Я думаю, она могла попасть в какую-то секту, – сказал Майк. – Кто-то или что-то управляет ее сознанием и меняет ее воспоминания. Это письмо написала не наша дочь. Меган не могла написать эти слова и поверить, что я сделал это с ней. Не наша Меган. С ней что-то случилось, и я собираюсь выяснить что.
* * *
Сентябрьское письмо провело резкую черту между «до» и «после». «До» было временем, когда плохих «воспоминаний» не существовало, а Меган все еще была Меган. «После» положило начало новому, странному миру, в котором она стала кем-то другим, а ее воспоминания взяли всю семью в заложники. Перед тем как пришло сентябрьское письмо, Майк верил, что Меган придет в себя, увидит, какой вред приносит «психотерапия для преодоления последствий насилия» ей самой и ее семье, и осознает, что эти смутные ускользающие воспоминания – вовсе не реальность, а фантазии, галлюцинации, наваждение. Он верил, что разум и здравый смысл возьмут верх. Но, прочитав сентябрьское письмо, он понял, что само собой все не решится.
«Я помню все, что ты со мной делал… Ты насиловал меня, меня – свою плоть и кровь. Ты больше не достоин зваться моим отцом». Прочитав это, Майк понял, что они имели дело уже не просто с серьезной проблемой, а с душевной болезнью. Произошло нечто ужасное. Все, что в Меган было хорошего и доброго, оказалось стерто в прах этой извращенной злобой, этой поразительной недоброжелательностью, которая… Откуда она взялась? Он не знал. Не мог понять. Что за хитроумное стечение обстоятельств превратило доброго, любящего, заботливого ребенка в злобного и эгоцентричного человека? Как его умная, отзывчивая дочь могла не осознавать, какую боль она причиняет родным? А может, и того хуже, ее вовсе не волновало, насколько мучительные раны она наносит своим близким, потому что она была слишком увлечена собственной болью и разрастающимися, пускающими метастазы, угрожающими ее жизни «воспоминаниями» о насилии? Какова была природа этого причудливого зла, которое обладало способностью превращать хорошее в плохое?
Эти же вопросы крутились в его голове утром, пока он принимал душ и брился, и в течение дня, когда он пытался сконцентрироваться на работе, и вечером, когда они с Доун, держась за руки, садились на диван и смотрели в пустоту, пока, обессиленные, не погружались в тревожный, беспокойный сон. Как это могло произойти? Откуда же все-таки Меган взяла все эти обвинения, прожив с ними столько лет, зная его, зная свою мать, зная, как сильно они ее любят, зная, что они живут ради нее, что для них ее улыбка, ее душа, вся она – это Солнце, вокруг которого вращается Земля? Как она могла все эти годы оставаться хорошим, благодарным ребенком, а потом внезапно, по необъяснимой причине разбить им сердце своими ложными обвинениями?
Что-то пошло не так во время сеансов психотерапии. Это Майк знал наверняка. Все, что ему оставалось сделать, – это вернуться к началу и взглянуть на письма Меган. Все изменилось в январе 1990 года, когда она рассталась со своим парнем и сменила психотерапевта. Спустя месяц она присоединилась к Обществу анонимных алкоголиков и начала посещать групповые сеансы терапии для жертв инцеста. Через три месяца она послала Доун книгу «Мужество исцеления», а еще через полгода обвинила своих родителей в сексуальном насилии и оборвала все контакты с семьей. И вот недавно пришло еще одно письмо, в котором в ярких деталях описывалось, как отец насиловал и пытал ее.
