Я перестала быть Элизабет Лофтус – обладателем докторской степени и специалистом по гибкости памяти. Теперь я была легкомысленной ученой дамой, которая позволила обратить результаты лабораторных исследований против детей, женщин и жертв насилия и даже поспособствовала этому. Цитируя шутку одного из моих студентов-магистрантов, можно сказать, что я стала Нечистой Педофильной Психологиней из Преисподней.
«Помните, – призывали мои студенты, – это спор не о распространенности сексуального насилия и не о завоеванных тяжелым трудом достижениях феминизма. Это спор о памяти, а не об идеологии».
Мне приходилось регулярно повторять себе эту фразу. Это спор о памяти, а не об идеологии. Это спор о памяти, о памяти, о памяти…
Элен посмотрела на часы.
– Через час мне надо ехать в аэропорт, – сказала она. – Может, поднимемся ко мне в номер и продолжим беседовать, пока я собираю вещи?
Я последовала за ней к лифту, и мы поднялись на четвертый этаж в большой люкс с шикарным видом на покрытый снегом хребет Олимпик. Устроившись в мягком кресле и слушая, как она увлеченно и умно рассуждает о жертвах насилия и о том, какое мужество они проявляют, рассказывая правду о своем прошлом, я начала задаваться вопросом: может быть, я и впрямь что-то упустила? Без сомнения, Элен Басс была экспертом в вопросах, в которых я ничего не смыслила. Она обладала практическими знаниями, которых у меня никогда не будет, пониманием, информацией и мудростью, которых мне никогда не обрести. Как я могла сбросить со счетов ее опыт? Как я могла поставить под угрозу достижения феминизма, ставя под вопрос воспоминания взрослых жертв насилия?
– Речь идет о памяти, – сказала я. Я говорила сама с собой, но произнесла эти слова вслух. – Именно поэтому я оказалась вовлечена в этот спор, и именно поэтому я сижу здесь с вами, пытаясь найти точки пересечения. Я знаю, что инцест – это широко распространенное явление, я сочувствую страдающим жертвам и аплодирую отваге людей, которым удается это пережить. Я не принадлежу к числу противников движения за права женщин, за права жертв насилия или за предоставление жертвам возможностей для возвращения к нормальной жизни. Я не ставлю под вопрос воспоминания о насилии, которые можно подтвердить при помощи неоспоримых доказательств, скажем медицинских отчетов, в которых упоминается венерическая болезнь или явное наличие шрамов на мягких тканях. Я не ставлю под вопрос воспоминания о насилии, которые существовали с самого начала, поскольку они столь же правдоподобны, как и любые другие воспоминания о прошлом – будь они хорошими или плохими. Я не ставлю под вопрос тот факт, что воспоминания могут возвращаться спонтанно, что детали могут забываться и даже что воспоминания о насилии могут возвращаться много лет спустя, спровоцированные различными стимулами. – Я глубоко вздохнула. – Меня интересуют лишь эти изолированные подспудные воспоминания, которые носят название «вытесненных». Единственное, что я хочу обсуждать, единственное, что я имею право исследовать, – эту относительно малоизученную область, которая связана с вытесненными воспоминаниями.
– А зачем нам вообще говорить о вытеснении? – спросила Элен. – Почему мы не можем просто избавиться от этого слова? Что, если пациентка просто забывает о событии, связанном с насилием, а позднее вспоминает его во время терапии? Она находится в безопасности, она чувствует (возможно, впервые), что кто-то готов ей поверить и признать значимость пережитого ею опыта, и вот воспоминание внезапно возвращается. Разве такую вероятность можно сбросить со счетов?
– Разумеется, нельзя, – ответила я, – но это обыкновенное забывание и вспоминание, а не живущий в подсознании магический гомункул, который время от времени отваживается показаться на свет божий, хватается за какое-нибудь воспоминание, закапывается под землю и держит его во тьме бессознательного, десятилетиями выжидая, прежде чем вырыть его и снова выбросить наружу.
– Но разве нельзя предложить новое определение для слова «вытеснение», чтобы оно больше соответствовало нормальным, признанным наукой механизмам работы памяти? – поинтересовалась Элен.
– Но тогда это уже не будет вытеснением, – ответила я, – ведь вытеснение – это ненормальный механизм работы памяти.
Я попыталась объяснить разницу между нормальными процессами работы памяти и этим из ряда вон выходящим, экстраординарным и эмпирически не доказанным процессом, известным как «вытеснение». Исследователи могут в лабораторных условиях продемонстрировать, что забывание, широко определяемое как неспособность вспомнить то или иное событие или все детали пережитого в прошлом опыта, действительно существует. В ходе экспериментов ученые могут убедительно доказать то, что с течением времени воспоминания утрачивают форму и содержание.
Сложнее доказать в лабораторных условиях феномен, известный как мотивированное забывание, хотя он, без сомнения, знаком любому человеку из повседневной жизни. Это процесс, при котором мы выталкиваем неприемлемые или тревожные мысли и импульсы из своего сознания, чтобы о них не думать. К примеру, когда я вспоминаю о смерти матери, в моей голове всплывают столь болезненные образы и эмоции, что я немедленно выталкиваю их прочь из своего сознания. Я намеренно и целенаправленно стараюсь не думать об этом неприятном событии. Это и есть мотивированное забывание, и оно совсем не похоже на вытеснение, потому что, хоть я и выталкиваю воспоминания о ее смерти из своего сознания намеренно, я все равно знаю о том, что она утонула в бассейне, и я помню обстоятельства, при которых это произошло.
– Я понимаю, что вытеснение – это необычное явление, – задумчиво произнесла Элен. – Но разве оно не похоже на амнезию, при которой травматичное событие кодируется в виде своеобразного, не совсем обычного воспоминания? Разве человек не может получить настолько серьезную психологическую травму, что воспоминания навсегда оставляют глубокие следы в его подсознании? А затем, много лет спустя, некий стимул вновь пробуждает это воспоминание, заставляя его вернуться в сознание?
Мы вступили на опасную территорию. Люди страдают различными видами амнезии, которая, как правило, возникает в результате черепно-мозговой травмы. Антероградная амнезия – это ухудшение способности запоминать события или чувства, переживаемые после повреждения головного мозга. К примеру, в печально известном деле об изнасиловании бегуньи из Центрального парка в Нью-Йорке жертва не помнила, что ее насиловали и били, потому что она получила черепно-мозговую травму, в результате чего пережитый травматичный опыт не смог оставить в ее сознании биохимического отпечатка.
Ретроградная амнезия означает ухудшение способности вспоминать события или чувства, пережитые до получения травмы или повреждений головного мозга. Примером ретроградной амнезии может служить случай женщины, которая уезжает с работы, собираясь отправиться на машине в центр города, в ресторан, где у нее назначена деловая встреча. По пути она проезжает на красный свет и попадает в серьезную аварию. Два дня спустя, очнувшись от комы, она не может вспомнить ровным счетом ничего о том, как уехала из офиса, проскочила на красный свет или о том, как в бок ее автомобиля врезался грузовик. Последнее, что она помнит, – как сидела за своим письменным столом утром того дня, когда произошла авария, и вводила данные в программу на своем компьютере.
