– Вам нужно поплакать и выговориться, – посоветовал Питерсон.
– Все сводится к покеру, Пол, – сказал Вукич. – Вы – тот, кто знает ответы.
– Вы справитесь, – добавил Питерсон.
– О боже милостивый! – воскликнул Инграм.
– Выберите жизнь, не обрекайте себя на мучения. Ведь это же сущий ад! – сказал Питерсон.
– Это ваша отцовская обязанность, – напомнил Вукич.
– Боже милостивый, Боже милостивый… О Боже, помоги мне!
– Это очевидный выбор между привязанностью к кромешному аду, в котором вы живете, – сказал Питерсон, – и очистительной освобождающей честностью. Вы должны принять это решение. Никто не может это сделать за вас… Это ваше решение. Вы так же одиноки, как Иисус в пустыне.
Поняв, что на Инграма сильно повлияли отсылки к религии, следователи увидели, насколько мудрой была стратегия Питерсона.
– Господь дал вам все, чтобы сделать это, – сказал Вукич.
– О Иисус, милостивый Иисус, помоги мне.
– А сейчас он оставил принятие решения за вами, – продолжил Вукич. – Вы должны показать ему своими делами и словами, что, несмотря ни на что, достойны его любви, искупления грехов и спасения.
– О Боже! – внезапно закричал Инграм. – Помоги мне, Господи! Помоги мне, Господи!
Питерсон взял все в свои руки, оставив прежний агрессивный настрой, и заговорил мягким успокаивающим голосом:
– Вам станет легче, Пол, если вы прекратите молить о помощи и просто позволите себе расслабиться; попытайтесь ни о чем не думать, – сказал он ласково. – Просто расслабьтесь. Никто не навредит вам. Мы хотим помочь. Просто расслабьтесь. Попытайтесь ни о чем не думать и спросите себя, что нужно сделать. Ответ придет сам…
Пол Инграм закрыл глаза, его тело обмякло, и снова казалось, что он вошел в своего рода транс. Чувствуя, что сейчас самое время, следователи сразу сосредоточились на сцене изнасилования во время партии в покер, которую Джули описала в своем письме.
– Почему вы не говорите нам, что случилось с Джули? – спросил Вукич. – Что случилось во время той игры в покер?
– Я вижу, как Джули лежит на простыне на полу, – сказал Инграм. Его голос казался странным и отсутствующим. – Ее руки привязаны к ногам, она лежит на животе. Я стою и смотрю на нее. Есть кто-то еще слева от меня.
– Кто это?
– Но я… я… единственный человек, которого я помню, – это Джим Рэйби. Он просто…
– Повернитесь и посмотрите на этого человека, – предложил Шониг. – Кто это? Кто там стоит?
– Как он пахнет? – спросил Питерсон.
– Да, как он пахнет? – повторил Шониг.
– Он стоит прямо рядом с вами, Пол, все, что вам нужно сделать, – повернуться налево, и вот он, – сказал Вукич.
– Он встает, – сказал Инграм. – Я вижу, как торчит его пенис…
– На нем есть одежда?
– Не думаю.
– Что он делает с вашей дочерью?
– Встает на колени.
– Хорошо. Теперь он там, он стоит перед вами на коленях? – подталкивал Шониг. – Посмотрите на него. Что он с ней делает? Он дотрагивается до нее своим пенисом?
– Только… только дайте мне, оно уходит… – Картинка в сознании Инграма стала блекнуть.
– Нет, не уходит, оно здесь, – подбадривал его Вукич.
– Давайте, мы должны туда вернуться, – лихорадочно повторял Шониг. – Что он делает с вашей дочерью? Он стоит на коленях. Он перед вашей дочерью или сзади нее?
– Он сзади.
– Хорошо, он вводит свой пенис в нее?
– Э-э… ее ноги плотно прижаты друг к другу, но, может, он перекатывает ее на бок, – сказал Инграм, отвечая на предположение следователя.
– Она одета или раздета? – спросил Питерсон.
– Э-э… я думаю, она раздета, хм…
– Что делает этот человек?
– Он стоит на коленях. Его пенис у ее живота. Э… он большой. Э-э… я имею в виду широкоплечий, большой мужчина.
– Он носит какие-нибудь драгоценности?
– Может, часы на правой руке.
– Какое время они показывают?
– Ммм… два часа, и я не знаю, почему говорю это… ммм… я не вижу его, я вижу только его грудь.
Они продолжали задавать вопросы – быстро и жадно: «Как близко к ним вы стоите? Вы одеты? Вы касаетесь ее? Кто-нибудь еще ее касается? Вы помните эякуляцию? Вы пьяны?»
– Кто-нибудь фотографирует? – внезапно спросил Вукич.
– Э-э… фотографии… есть ли кто-то справа от меня? Э-э…возможно, дайте посмотреть. Я вижу, я вижу фотоаппарат.
– Кто фотографирует?
– Я не знаю, я не вижу человека с фотоаппаратом.
– Этот человек очень важен. Он – ключ к разгадке, – вмешался Питерсон.
– Ну, человек, которого я, как мне кажется, вижу – это Рэй Риш, – сказал Инграм. Риш – механик, который работал в патрульной службе штата Вашингтон, он был хорошим другом Инграма и регулярно приходил к нему играть в покер по выходным.
– Он что-нибудь говорит? – спросил Вукич.
– Я не знаю… э-э-э… я… я… я не знаю… Черт возьми, где же я? Где я?
* * *
В конце второго дня после более пяти часов допроса стало похоже, что Пол Инграм вышел из транса и подвел итоги произошедшего.
– Боже, мне почти кажется, что я все это выдумал, но это не так… я стараюсь этого не делать. Что у меня есть? Что у меня есть? Что я вижу? Это какая-то бессмыслица… Как будто я смотрю фильм… – подытожил он. – Э-э-э… как фильм ужасов.
– Пол, я не уверен, что вам сейчас нужно продолжать, – сказал доктор Питерсон, обеспокоенный психическим состоянием Инграма.
Но Инграм продолжал нести чушь. Теперь он уже говорил не со следователями: он общался с Господом.
– У меня нет четкой картинки. Я… я не уверен в том, что вижу. Я… я не знаю, что у меня в голове. Для меня это какая-то бессмыслица. О боже, помоги мне… Позволь мне… понять, что это. Я не хочу видеть то, что неправда. Господи, проведи меня через это… Я не знаю, где я сейчас. Просто дай мне расслабиться. Дай мне расслабиться. Господь, дай мне картинку. Дай мне картинку.
* * *
Когда Джима Рэйби и Рэя Риша поставили перед фактом, что их друг и коллега Пол Инграм назвал их насильниками, они начали с тех же отрицаний и заявлений о потере памяти, что и Инграм в самом начале.
– Меня там не было, насколько мне известно, если только я не заблокировал воспоминания об этом, – сказал следователям Риш.
Рэйби настаивал, что ничего не помнит об этих событиях, и, подобно Инграму, упомянул о возможном наличии у него «темной стороны». Когда один из следователей предположил, что он, возможно, демонстрирует реакцию отрицания, Рэйби ответил:
