– Я правда ничего не помню о том, что случилось, и я не верю, что мог сделать это и вытеснить воспоминания.
Следователь Шониг, в очевидной попытке добиться признания, стал утрировать факты.
– Пол сказал, что вы насмехались над ним и вынудили его это сделать, хотя он сам был против, – сказал Шониг, обращаясь к Рэйби. – Рэй [Риш], по сути, говорит то же самое. Только он утверждает, что это он был слюнтяем, а вы с Полом – негодяями.
Мысль о том, что двое его хороших друзей дали показания против него, возможно в попытке обезопасить себя, была невыносимой для Рэйби. Под давлением он сломался.
– Возложите ответственность на меня, ведь это я ничего не помню – значит, я, должно быть, самый безнравственный, – признался Рэйби. – Единственный выход – запереть меня и выбросить ключ, потому что если я не могу вспомнить такое, то я чертовски опасен и не заслуживаю оставаться на свободе.
* * *
– Я знаю, что внутри меня демон, – сказал Пол Инграм пастору Джону Брейтану, умоляя священника исцелить его от «одержимости бесами». Брейтан заверил Инграма, что он не был одержим бесами, но его все же необходимо очистить от злых духов. Они вместе помолились, после чего Брейтан велел Инграму встать на колени, наклониться над мусорным ведром и попытаться извергнуть из себя духов, живущих глубоко внутри его. Потуги Инграма не дали ничего, кроме небольшого количества слизи. Ему так и не удалось извергнуть из себя темную живую массу, присутствие которой он ощущал в самом центре своего «я».
После этого ритуала к Инграму пришло яркое воспоминание о его сыне Чеде и друге Джиме Рэйби. В своем сознании Инграм видел, как Рэйби – разозленный и сосредоточенный – толкает его с лестницы.
– Он хотел сделать что-то, чего я не мог ему позволить, – сказал Инграм. – Он сказал, что хочет Чеда… Рэйби протолкнулся в комнату Чеда и стащил с мальчика штаны… Я ничего не мог сделать. Он прижал Чеда лицом к полу и занялся с ним анальным сексом.
* * *
Следователь Шониг и психолог Ричард Питерсон допросили Чеда меньше недели спустя. Сначала он не помнил, что его насиловал Джим Рэйби или кто-то еще, но помнил, как резал вены при попытке самоубийства тремя годами ранее, когда ему было семнадцать.
– Что так сильно расстроило тебя? – спросил Питерсон.
– Э-э… возможно, то, что сказал мой отец, – ответил Чед. – Я не помню… Я не помню деталей.
– Может, это и есть ключ к разгадке, – предположил Шониг. – Почему бы тебе не подумать об этом. Это похоже на то, о чем говорит доктор [Питерсон]: твой отец сказал что-то, что тебя сильно травмировало, что действительно ранило тебя. Возможно, было задето твое мужское достоинство… возможно, ты чувствовал себя покинутым или оскорбленным… Или случилось что-то еще. Что это было, Чед? Подумай.
– Я думаю, думаю, – сказал Чед.
– Возможно, это ключ к разгадке, – повторил Шониг.
– Э-э… я помню, как он кричал на меня за что-то, но я не помню за что.
– Воспоминания, – сказал Питерсон. – Ты помнишь.
– Ну, все, что я чувствовал… Я чувствовал злость, – сказал Чед.
– Но ты помнишь, что случилось, – давил Питерсон. – Тебе нужно вспомнить, что случилось. Ты можешь сделать это, если захочешь.
– Что, например? – Чед был озадачен. – Что значит «вспомнить»?
– Вспомнить, вместо того чтобы говорить: «Я думаю, это могло случиться, но я не знаю, случилось это или нет, я не помню», – сказал Шониг.
– О, – сказал Чед, очевидно сбитый с толку «объяснениями» детектива.
– У тебя есть эти воспоминания, – сказал Шониг. – Мы пытаемся помочь тебе, Чед.
– Я знаю, знаю. Они там. Я просто не могу… не могу расставить все точки над i. Я не могу.
– Что ж, я не удивлен, – утешительно сказал Питерсон. – Тут нет ничего необычного: дети, которые прошли через то же, что и ты, часто не могут об этом вспомнить, потому что на самом деле не хотят. Во-первых, они не хотят помнить. Во-вторых, они запрограммированы не помнить.
Чед ответил на этот коварный намек заинтересованным, но уклончивым «Ммм».
– И я думаю, что с тобой произошло нечто, из-за чего ты захотел все забыть, – сказал Питерсон. – Я просто вынужден спросить себя: что тебе пришлось пережить, раз ты теперь даже не чувствуешь…
– Возможно, все идет к тому, о чем я говорил тебе ранее, – сказал Шониг, – с тобой случилось что-то, что угрожало твоей или еще чьей-то жизни, твоей семье. Я даже предположу, что это как-то связано со словами твоего отца, ведь ты говорил, что расскажешь.
Чед какое-то время молчал, пока психолог и следователь обменивались теориями о потере памяти. Когда его спрашивали о чем-то напрямую, он отвечал односложно или же просто с утвердительной интонацией повторял слова вопроса.
– Ты пил?
– Нет.
– Курил марихуану или что-то еще?
– Нет.
– Просто чувствовал себя очень плохо?
– Просто чувствовал себя очень плохо.
– И одиноко?
– И одиноко.
– Может быть, ты чувствовал себя униженным?
– Может быть.
– Давай Чед, они там, – нетерпеливо сказал Шониг.
– Я знаю, что они там. Я просто не могу… Они просто не… Как будто…
– Ты можешь с этим справиться и можешь научиться, – вмешался Питерсон. – Ты можешь сделать выбор в пользу того, чтобы разобраться с этими воспоминаниями. Ты можешь выбрать жизнь. Вот так. Есть такой маленький странный промежуток, который лежит между отсутствием чувств и умением жить со своими чувствами. Но сначала тебе нужно до них добраться.
– Верно, – согласился Чед.
– Ты можешь сделать этот выбор, но ты должен до них добраться, – повторил Питерсон.
– Верно, – повторил Чед.
– Ты вправе выбирать, и никто не сделает тебе больно только потому, у тебя есть эти чувства.
– Верно.
Разговор постепенно перетек в обсуждение снов Чеда. Он описал одно довольно яркое сновидение, в котором некие «маленькие люди» зашли в его спальню и бродили около его кровати. Лица этих людей были разрисованы черными, белыми и красными молниями, как у членов рок-группы Kiss.
– Это сны о насилии, – сказал Питерсон.
– Да, я смотрел за дверь и видел…
– И об отсутствии защищенности?
– Да, я видел дом с зеркалами… и не мог выбраться оттуда.
– О насилии, о том, как ты оказался в ловушке, в ситуации, из которой невозможно выбраться.
– Ага.
– У этих воспоминаний есть ключ… в тот момент ты был сумасшедшим.
– Ага.
– То, что с тобой произошло, так ужасно.
