Идея трансформировать изначально стопроцентно солидарную советскую систему пенсий, при которой выплаты происходили по нормативам, вне всякой связи с индивидуальными отчислениями, в комбинацию государственной и негосударственной систем, привела к созданию мира негосударственных пенсионных фондов (НПФ), настолько зарегулированных бессмысленными нормами (типа запретов на вложения в валютные инструменты, в инструменты с потенциально высокими доходами, требованиями ежеквартальной прибыльности и прочим), что практически все они достаточно быстро превратились в инструменты высасывания ликвидности в интересах их акционеров и управляющих, среди которых большинство оказалось банкирами, использовавшими средства НПФ на поддержание ликвидности своих рушащихся банков и банкротящихся бизнесов.
Более трех десятков НПФ обанкротилось, более 100 млрд рублей (из которых большая часть — докризисных, то есть по курсу 25 к доллару) составили потери вкладчиков. В результате на рынке топ-10 НПФ контролируют около 90 % активов, а в НПФ сосредоточено лишь около 1 трлн рублей пенсионных резервов (то есть средств, переданных туда гражданами добровольно по программам индивидуального пенсионного страхования) и около 2,5 трлн средств накоплений (обязательных отчислений граждан по индивидуальным программам, которые они имеют право передавать НПФ в управление). Участниками добровольной системы стали около 5,6 млн человек — лишь 3,8 % населения. При доходности, скажем, в 5 % годовых (реальный результат первого полугодия 2017 года) все НПФ принесли клиентам 50 млрд рублей за 2017 год, в то время как общие выплаты пенсий в стране составили около 7 трлн рублей, или в 140 раз больше.
Идея создания обязательной индивидуальной системы пенсионных накоплений как бы реализована на практике, хотя результаты этого выглядят жалко, а сама система скорее мертва, чем жива. В системе накоплений сегодня примерно 5 трлн рублей, по 71 000 рублей на работающего россиянина — это несравнимо с американскими 22 трлн долларов, или почти 9 млн рублей на каждого работающего по текущему курсу рубля. Тем не менее даже и с этой системой вышел конфуз: хотя россияне продолжают уплачивать свою долю пенсионных взносов (22 % от сумм оплаты труда), из которых 27 % (6 % ФОТ) должно было идти в пенсионные накопления, с 2014 года решением президента России эти 6 % отправляются на выплату текущих пенсий, а сформированные индивидуальные счета граждан пополняются только за счет их инвестиционного дохода (если он есть). Фактически система отменена — уже накопленные суммы предельно малы и не могут формировать пенсии, однако ПФР продолжает тащить за собой всю логистику системы накоплений и все расходы на нее, в то время как отмена едва введенной системы прикрывается нежным словом «заморозка».
Похоже, что сегодня российскому руководству, добившемуся окончательной «стабильности» в виде международной изоляции страны, стагнации экономики, медленного сокращения доходов населения и при всем при том — высочайшего в истории России рейтинга одобрения власти со стороны общества, заниматься пенсионными реформами надоело, да и недосуг. Слово «реформа», кажется, ненавистно нынешней власти, и, возможно, заслуженно: все предыдущие она провалила.
Единственное, что смущает власть в нынешней пенсионной ситуации, — это существенный дефицит Пенсионного фонда (уже сегодня более 50 % его расходов финансируется напрямую из доходов бюджета, а не из пенсионных сборов) на фоне того, что средняя пенсия в России очень мала (30 % средней зарплаты, в 1,5 раза меньше, чем в Чили, в 2 раза меньше, чем в Польше), трудовые ресурсы в стране сокращаются, а продолжительность жизни медленно, но растет.
Власть достаточно хорошо понимает, что увеличение пенсионных взносов при их нынешнем астрономическом уровне (в России это 22 % для доходов до примерно 60 000 рублей в месяц, в США — до 15 %, в Израиле — от 7 до 18 % на выбор, во Франции 16,3 %) крайне нежелательно. Нахождение дополнительных средств в бюджете вряд ли возможно — речь идет не о разовой акции, а о ежегодном финансировании, бюджет и так дефицитный, уровень эффективности его использования, и без того низкий, с каждым годом падает. Остается либо все же попытаться провести масштабную реформу пенсионной системы, либо сократить расходы на пенсии; и поскольку снижение размера пенсий представляется крайне непопулярной мерой (фактически нигде в мире не было в последнее время такого прецедента), власть «логично» собирается поднять пенсионный возраст.
Надо сказать, что, как часто бывает в российской политике, с подъемом пенсионного возраста связано несколько этапов вранья на высшем уровне, в классической последовательности — категорического отрицания, затем гипотетического предположения, мягкого отказа, потом имитации обсуждения и, наконец, объявления свершившегося факта. 16 апреля 2015 года Владимир Путин сказал
[91]: «Если мы в 65 поставим возраст выхода на пенсию, — вы меня извините за простоту выражения, это отработал, в деревянный макинтош — и поехал? Это невозможно». В 2017 году в презентованной программе реформ Алексей Кудрин говорил о медленном повышении пенсионного возраста на 8 лет (до 63 лет) у женщин и 5 лет (до 65 лет) у мужчин к 2034 году. В 2018 году уже премьер Дмитрий Медведев заявляет о необходимости быстрого повышения (в кулуарах говорят о тех же цифрах, что у Кудрина, но уже к 2024 году).
Обоснование этой идеи, приводимое премьером, — классика манипуляции: «Прежние рамки (срока выхода на пенсию) принимались очень давно — в 30-е годы прошлого века, средняя продолжительность жизни в тот период была в районе 40 лет… С тех пор жизнь в стране изменилась, безусловно, в лучшую сторону, у нас изменились и условия, и возможности, и желания людей трудиться, и период активной жизни, поэтому решение принимать необходимо», — говорит премьер. Мотивировка сегодняшнего решения по лишению части пенсионеров пенсии тем, что 100 лет назад сталинское правительство наряду с организацией голодомора и репрессий решило, что люди должны работать, пока могут, а на пенсии средств нет, по меньшей мере странно. Но дело даже не в этом. У нас нет внятных цифр по 1930-м годам (честную статистику за период с 1925 по 1955 год нам просто неоткуда получить). Но вот в начале 60-х годов ХХ века (60 лет назад) средняя продолжительность жизни в СССР составляла почти 69 лет, средняя продолжительность жизни мужчин — почти 64 года. К 2016 году эти цифры изменились на 71 и 65 — разница 1–2 года. Так какие же у нас есть основания увеличивать пенсионный возраст на 5–8 лет, ссылаясь на среднюю продолжительность жизни?
Сложно обосновать этот подход и в сравнении с другими. В странах с относительно благополучными пенсионными системами возраст выхода на пенсию для мужчин меньше средней продолжительности жизни на 15–25 %, для женщин — на 20–35 %. В России сегодня (до повышения пенсионного возраста) это показатель для женщин — 25 % (что нормально), а вот для мужчин — всего 11 %. Для приближения к развитым странам нам надо бы зафиксировать пенсионный возраст женщин и сократить его для мужчин. Предлагаемый же вариант (при неизменном ожидаемом сроке жизни, что, наверное, не вполне корректно, но с другой стороны — за последние 60 лет, как сказано выше, ожидаемый срок жизни изменился в России всего на 1,5 года!) доведет разницу для мужчин до 3,7 %, для женщин — до всего лишь 14,9 %. Эти показатели отбросят Россию далеко назад по сравнению даже с основными развивающимися странами. При этом, конечно, с цинично-финансовой точки зрения эту меру нельзя назвать неэффективной: немедленное увеличение пенсионного возраста до предложенного уровня уменьшило бы количество пенсионеров примерно на 34 %, а выплаты примерно на 2 трлн рублей в год.
