В чем же она состоит?
В том, что общество, безусловно, гуманизируется.
Но в начале 1990-х отменили советскую уголовную статью за гомосексуализм. А в путинской России геев снова начали дискриминировать на законодательном уровне.
Есть нелепая статья о запрете пропаганды гомосексуализма, написанная как часть большого запретительного пакета. Есть еще целый ряд нелепых статей. Их цель — превратить правовую систему России в инструмент для защиты власти, развязать ей руки для точечных репрессий. Но это действия власти, а не отношение общества… В 1970-х и 1980-х оно было крайне агрессивно по отношению к геям. А сейчас такой агрессии нет.
Но, судя по интернету…
Не надо судить по интернету. Интернет, как и звонки в передачу, просто коллектор для активных фриков. Их, надо сказать, полно с обеих сторон. Есть фрики уродливо-патриотическо-православно-гомофобные антиамериканские, а есть фрики либерально-демократические проамериканские. Но фрики обычно не составляют основного содержания общества. А в России даже и в интернете подавляющее большинство людей все же настроены достаточно толерантно. Конечно, до современной европейской толерантности нам далеко, но и от 1970-х годов мы ушли безвозвратно.
А я, кстати, считаю, что тоталитаризмы — закономерный этап развития всех обществ на всех планетах вселенной, когда на историческую арену выбрасываются огромные массы вчерашних аутсайдеров и начинают решать…
Вам виднее, я не был на других планетах… Но от фашизма Россия сегодня очень далека. Посмотрите на пул общественного мнения в 2014 году. Ситуация на Украине, агрессия, разрекламированная внутри страны наиболее радикальным и активным способом… И тем не менее за военную операцию на Украине выступило меньше 25 % населения. Наше общество можно упрекать в пассивности, незрелости, в том, что оно не переросло предрассудки, не стало гражданским, но не в том, что оно фашистское. И если не случится каких-то катастроф, как в 1917 году, я был сказал, что российское общество растет в сторону Евросоюза, а не в сторону изоляции. И если ему дать расти, не мешать, а даже помогать — вот такими статьями, как это интервью, — это способствовало бы движению общества. Я еще раз повторюсь: развитие общества от действий власти не зависит, это власть зависит от уровня развития общества. Посмотрите на ту же Америку. Как влияли действия властей на самосознание общества? Никак. Власть не брала на себя руководящую и направляющую развитие общества роль. Про Маккарти я уже упомянул. Законы о сегрегации тоже никуда не девались. Суды поддерживали антиафроамериканские законы и даже злоупотребляли ими. А общество все равно развивалось! Оно развивается не потому, что князь приказал. Общество развивается, потому что в нем идут естественные процессы перестройки экономических отношений, трансформации информационных каналов, изменения систем эффективных социальных связей. Поэтому я бы предположил, что через 100 лет мы, скорее, интегральная часть Евросоюза, чем распавшаяся и умершая недоимперия, в которой живут нищие люди.
В любом случае помимо России в мире есть еще и другие страны и регионы. А земная цивилизация в целом меня волнует больше, чем ее кусочек по имени «Россия», что бы с ней ни случилось. Есть еще Африка, две Америки, Азия. Куда все это движется?
Мне кажется, что в мире сегодня существует несколько долгосрочных трендов. Во-первых, несмотря на кризисы и спады, ВВП мира поступательно растет почти по прямой линии. Это значит, что мир через 100 лет будет существенно богаче, чем сейчас; в рейтинге приоритетов человека жизнеобеспечение станет менее важным, и значительно большее внимание будет уделяться качеству жизни.
Во-вторых, в мире последовательно падает рождаемость. Вообще, отрицательная корреляция между ВВП на человека и рождаемостью — это один из немногих бесспорных фактов, наблюдаемых уже более века. По всей видимости, за 100 лет мы переживем проблему «молодых стран» (во многих бедных странах сегодня средний возраст жителей очень низкий), и в начале XXII века скорость роста населения мира будет близка к нулю — если только не вмешается третий фактор. Этим фактором может стать быстрый рост продолжительности жизни, причем растет она не столько за счет сроков максимального дожития (за последние 200 лет верхняя планка принципиально не изменилась — это 95–105 лет), сколько за счет доли населения, не умирающей в молодом, зрелом и пожилом возрастах. Через 100 лет мы, вероятно, будем иметь мир, в котором на 1 человека будет рождаться в среднем 0,8–1 ребенок, средний срок жизни поднимется до 90–95 лет, а средний возраст будет составлять около 50 лет — это будет мир зрелых людей.
Мы можем даже попробовать сопоставить эти факторы количественно: при нынешних темпах роста мировой ВВП вырастет за 100 лет в 19 раз. При этом население Земли вряд ли даже удвоится. Это значит, что средний житель Земли будет жить в 9 раз богаче, чем сейчас. Но это не значит, что каждый человек будет через 100 лет существенно богаче, чем был бы сегодня. В среднем доходы более бедной половины населения планеты растут в последние 50 лет примерно на 1 % в год — то есть при сохранении тенденции они за 100 лет вырастут всего в 2,7 раза при росте населения в 2 раза, а это всего лишь 40 %-ный рост доходов на человека. Так что мир через 100 лет обещает быть значительно богаче, удобнее и комфортнее — но бедность не уйдет в прошлое. Возможно, и такие беды, как голод, эпидемии, недостаточность здравоохранения и затрудненный доступ к образованию, все еще будут присутствовать.
Наконец, один из основных трендов, от которых надо отталкиваться, — снижение стоимости труда и потребности в нем. Это крайне выгодный тренд для экономики, но очень опасный социально — он грозит высвобождением огромных масс трудовых ресурсов и необходимостью построения совершенно новых систем перераспределения и социального обеспечения. Однако многие футурологи преувеличивают опасность «тотальной безработицы». Мы уже проходили периоды взрывного роста производительности труда в мире, и никогда это не приводило к долговременному сокращению спроса на трудовые ресурсы. Чаще всего происходит изменение профиля востребованного труда. Уходили в прошлое кучера, фонарщики, машинистки — появлялись водители, электрики, программисты. Сейчас парикмахеры для собак, дизайнеры интерьеров и психотерапевты пришли на замену телефонисткам и операторам станков. Высвободившиеся люди не пополнили армию безработных, а освоили новые занятия в связи с новыми потребностями. И сегодня мы пользуемся десятками разных специалистов, которых 200 лет назад (да даже и 20) просто не было. У всех новых специалистов есть одна особенность — они работают в творческих профессиях и в тех, что требуют личного контакта.
Людям важно общение с себе подобными. Поэтому будет больше профессий, удовлетворяющих наш спрос на контакт с человеком. Чем особенны эти «профессии личного контакта», так это тем, что они географически локальны. Вы можете пользоваться в Москве трудом китайского сборщика айфона, но вы не можете пользоваться трудом китайского парикмахера или тайского массажиста, если он не приедет в Москву. Поэтому такие рынки труда будут локализовываться. А касательно производства… Если автоматический цех по сборке айфонов будет не важно, где иметь, поскольку цена инсталляции роботов везде одна, то зачем его иметь в Китае — чтобы потом оттуда эти айфоны везти в Америку? Роботизация решит проблемы международной дислокации производства, а Китаю как центру юго-восточной империи придется создавать свой рынок потребления и свою индустрию R&D и маркетинга — или провалиться экономически. А значит, через 100 лет мы будем иметь значительно более рваное распределение богатства, значительно более изолированные рынки товаров и, видимо, единый рынок технологий.
