Предсказывать геополитическое будущее — занятие неблагодарное. Очевидно, что в силу постепенного развала экономики, снижения мотивации властной элиты из-за изоляции страны и непринятия ее Западом, стандартной реакции привыкания и даже отторжения на гиперидеологизацию, которая неизбежно возникает в обществе, нынешняя власть в России будет быстро ослабевать и терять рычаги влияния, даже если сфокусируется на силовом обеспечении лояльности.
Возможно при этом, что случится чудо, и в России, наконец-то уставшей от популистско-авторитарной модели управления, возникнет социальный запрос на перемены, и повторение перестройки пойдет не по пути передела остатков собственности и перехвата власти, заканчивающегося (как всегда) формированием новой изоляционистской автаркии, а по пути широкомасштабных демократических и либеральных реформ, в тесном, но исключительно прагматичном (благо ядерное оружие пока на месте) сотрудничестве с Западом. Но вероятность этого, как подсказывает здравый смысл, не велика.
Более вероятно, что развал и потеря управляемости на фоне снижения и так невысокого благосостояния населения породят куда более традиционный для России запрос — на мобилизационную диктатуру. Тогда вслед за сегодняшней «депрессивной автаркией мягкого типа» придет жесткий режим, сочетающий социалистический подход в экономике с националистическим в политике и террористическим — в управлении страной. Этот период станет аналогом правления Хуана Перона (в лучшем случае) или Хорхе Виделы (возможно, еще не в самом худшем).
Если спекулировать на аналогии, Россию, прошедшую по этому пути 25 лет (а до Хуана Перона с 1916 года Аргентина жила всего 30 лет), ждут десятилетия левых режимов; в XXI веке России вряд ли предстоит пережить периоды голода и гражданской войны — все же, как и у Аргентины в свое время, экономическая база достаточно велика; невелика и вероятность распада — страна достаточно объединена языком, культурой, инфраструктурой. Однако репрессии, дефолты, локальные войны с соседями, сепаратистские выступления, заканчивающиеся военными конфликтами внутри страны, общее снижение экономического уровня и веса в мировой экономике будут элементами наиболее вероятного сценария. И не исключено, что лет через 50 наши внуки будут жить в стране, чей ВВП составляет существенно менее 1 % ВВП мира, чей научно-технический потенциал давно исчерпан, а эмиграция наиболее успешных граждан стала нормой — и рассуждать о том, какой может быть перестройка, которая сделает страну настоящей демократией, с успешной либерально-рыночной экономикой.
Время для дискуссий
А вот взгляд немного с другой стороны на ту же проблему — готовности общества к переменам и того, к каким переменам общество будет готово. Разговор с корреспондентом «Платформы», опубликованный 24 апреля 2017 года. И опять — Аргентина.
В России активно обсуждаются разные концепции социально-экономического развития страны, как готовые, так и готовящиеся. А подходящее ли сейчас время для экономических дискуссий? И помогут ли они экономике?
Время для того, чтобы вести дискуссии, плохим не бывает. Как известно, многие люди, попавшие в ГУЛАГ, — те, кто оказался не в самых жутких местах, конечно, — с теплотой вспоминали собеседников и обсуждения, которые они вели в заключении. Уровень дискуссии был прекрасным, чудесные люди вокруг. И сейчас в России дискуссии тоже замечательные, да к тому же за них пока не сажают. У нас ВВП на душу населения все еще приличный — дискутирующим хватает на хлеб с маслом и отечественным сыром. Поэтому, мне кажется, сейчас отличное время для дискуссий.
А польза от них, я думаю, сегодня нулевая. Актуальная экономика — вообще не место для дискуссий. Она место для действия, а когда речь идет о государстве, желательно — бездействия. Потому что бездействие государства дает экономике расти намного более эффективно, чем его вмешательство. Дискуссии же работают не на сегодняшнюю экономику, а на экономику будущего. С точки зрения России 2035 года, сегодняшняя дискуссия, конечно, очень полезна. Потому что тем из нас, или уже не из нас, кто в 2035 году будет действовать или бездействовать, они могут дать пищу для размышления, что делать и как. Результаты дискуссии должны застыть и превратиться в камень, отлиться в форму практически обоснованных идей, чтобы их можно было положить в фундамент экономики.
А живая дискуссия потому и живая, что у нее нет адресата. Иначе вещи просто тихо и спокойно делались бы, а вместо дискуссии были бы планы, проекты, решения. А когда идет бесконечный разговор — это значит, что связь «с волей» оборвана. Значит, в этом «интеллектуальном ГУЛАГе» сидят (слава богу, в очень комфортных условиях) люди, которые явно могут что-то придумать, но лишены свободы действия, а «на свободе» сидят люди, которым все это неинтересно. И понятно почему.
Потому что не нужно?
Потому что от добра добра не ищут. У нас власть пользуется схемой, которая пока отлично работает. Это схема управления страной через вертикаль власти, скрепленную пактом «лояльность в обмен на особые права». Позднесредневековая Европа эту схему довела до совершенства, она выдерживает даже значительные катаклизмы, пока есть феодальный ресурс. А он есть. У ЦБ лежит 400 млрд долларов резервов, и резервы растут. Нефть продается, торговый баланс положительный.
Дефицит бюджета, конечно, растет, но не страшно растет. ВВП на человека — маленький, но не опасно маленький. Социальная нагрузка большая, но подъемная. Социальная активность находится на минимальном уровне, медийная среда не просто контролируется, но и создает достаточное давление на настроения общества. А оно деморализовано за последние 100 лет настолько, что ценность неизменности, стабильности, безрисковости для большинства населения так высока, что их покупают ценой существенных экономических потерь, — и власть это вполне устраивает.
Лучше всего для власти в ближайшие 10 лет ничего не трогать — не потому, что это ведет к развитию (совсем наоборот) или хотя бы консервирует ситуацию (тоже нет), а потому, что любые неимитационные действия по реформированию экономики вынуждены будут начинаться со значительного сокращения сферы применения вышеозначенного пакта. А это — риск для всей системы власти.
Дискуссии по салонам и конференциям идут потому, что ученые и профессионалы знают: рано или поздно закончатся все методы управления страной, ведущие к развалу, и придется начинать делать рациональные вещи, а к этому моменту надо подготовиться. Ну а инициация дискуссий вокруг самой власти — это результат комбинации любопытства отдельных членов правящей команды (хочется же посмотреть на этих «экономических кенгуру», может, что-то дельное и безопасное проскочит или удастся какие-то идеи использовать в личных целях) и желания игроков, находящихся на периферии элиты, с помощью «новых идей», за которыми стоят вполне конкретные сценарии обогащения отдельных бенефициаров, пробить стену, отделяющую их от настоящей кормушки, и пробраться внутрь. Все это не имеет отношения к реальной жизни страны.
Театр околовластной дискуссии — это шоу, перформанс, он живет по своим драматическим законам. Главный зритель, сидящий в королевской ложе, отлично знает, как устроена страна, что можно и чего нельзя. Но вдруг он услышит какие-то реплики, полагая, что они могут быть интересными и полезными, тогда он потом сможет их повторять даже публично — либо чтобы показать, что «знает истину», либо чтобы попугать безумными идеями. Он же европеец, в конце концов. Может быть, вокруг него вообще последние европейцы в стране. Поэтому они не говорят никому: «Пошел вон». Они говорят: «Хорошо, вы там напишите, а мы посмотрим». А артисты играют за гонорар или вообще за подарок от зрителя из ложи. Но, естественно, дальше все будет так, как оно есть сейчас, потому что у бенефициаров перемен нет.
