Во-первых, ему нужно сделать свои идеи яснее для населения неопределившихся стран и сместить акцент с далеких и неоднозначных выгод на те результаты, которые достаются сразу и легко: безвизовый режим, объединение рынков труда, удешевление европейских товаров, европейские инвестиции в местную экономику и так далее. Реклама преимуществ должна быть глубже и продуктивнее — здесь специалисты ЕС могут поучиться у своих российских коллег.
Во-вторых, если сближение с такими странами действительно входит в число интересов ЕС, стоит подумать о способах быстрого решения их насущных проблем вместо того, чтобы предлагать им далекие перспективы. Финансирование дефицита платежного баланса, инвестиции в инфраструктуру и медицину, субсидирование развития промышленных объектов с гарантией выкупа готовой продукции — все это поможет элитам и населению почувствовать прогресс в развитии и необходимость конвергенции с Евросоюзом.
В-третьих, Евросоюзу следует задуматься о культурном влиянии: большое количество предложений для получения образования в странах ЕС, развитие связей между научно-исследовательскими институтами и спонсирование языковых программ должны сработать на сближение с Европой.
В-четвертых, необходимо наглядно продемонстрировать неопределившимся странам готовность Евросоюза к тесному сотрудничеству в ходе работы по ассоциации; показать, что ЕС будет защищать их интересы и компенсирует возможные убытки, возникающие из-за отдаления от других экономических держав.
В-пятых, ЕС может приступить к долгой и трудной работе с Россией и Таможенным союзом по разработке мер, компенсирующих потенциальный ущерб для российской экономики и экономики союзных стран от введения определенных элементов свободной торговли между союзами. Такие меры могут включать в себя инвестирование в российские промышленные предприятия, спонсирование изменения стандартов, совместные инфраструктурные проекты и даже компенсирующие платежи. Кроме того, некоторые меры позволили бы технически смягчить проблемы: например, Евросоюз может предложить России сохранить беспошлинный режим со странами, подписавшими Соглашение об углубленной и всеобъемлющей зоне свободной торговли (DCFTA), исключительно в отношении товаров, производимых в этих странах в соответствии с российскими стандартами производства.
В-шестых, стоит посмотреть на Китай как на потенциальный катализатор конвергенции ряда государств в отношении ЕС — при условии активной позиции самого ЕС и его способности разработать трехстороннюю программу развития экономического взаимодействия между Китаем, этими государствами и собой. Похоже, что при такой структуре взаимодействия Китай легко может играть роль защитника интересов неприсоединившихся стран и его вклад позволит укрепить уверенность малых стран в безопасности сближения с ЕС.
В конечном счете члены ЕС должны развивать и поддерживать прагматичную стратегию очень постепенного сближения с самой Россией по новой программе — менее обширной и более реалистичной — вместо той, что была приостановлена несколько лет назад. Велик шанс, что политическая позиция России претерпит изменения и по мере уменьшения роли минеральных ресурсов в ее торговле и экономике будет становиться менее изоляционной. Но все же вероятность успеха в этом деле пока не ясна. Сторонники активных мер в Евросоюзе, желающие подготовить почву для будущей конвергенции с Таможенным союзом, могут только пробовать повлиять на процесс унификации качественных и технических стандартов, развивать институты по взаимной поддержке торговли, лоббировать конкретные соглашения, смягчать таможенные режимы для небольших групп товаров, которые органы управления Таможенным союзом считают первостепенно важными для их местных рынков, — и делать множество других частных шагов с небольшим, но не краткосрочным эффектом воздействия.
А был ли Брекзит?
Пока Евросоюз решал «восточные» проблемы — от Греции до России, Великобритания проголосовала на референдуме за выход из ЕС — благодаря невероятному зигзагу политических игр не слишком умных политиков, как часто бывает, замешенных на популизме и национальной обиде. Очень скоро оказалось, что в Соединенном Королевстве, вообще говоря, нет ни одной разумной силы, поддерживающей идею Брекзита; но величие демократии состоит в том, что воля народа священна, даже если она не настоящая. И вот уже 2 года весь политический истеблишмент страны делает все возможное, чтобы выполнить эту волю с минимальными потерями. Неудивительно, что Брюссель, оскорбленный позицией бриттов (действительно, чего им не хватало — валюта была своя, граница — своя, а свобода в проведении экономической политики у британцев была самой большой в ЕС), оказался не готов на уступки: хотите уходить — уходите, но по самому жесткому сценарию. Спустя 2 года договоренностей по Брекзиту все еще нет, и никто не понимает, какими они могут быть. Хотя дата выхода Великобритании из Евросоюза неумолимо приближается (это март 2019 года, а пишу я эти слова в октябре 2018-го), основные усилия политиков направлены на создание «Брекзита без Брекзита» на переходный период, длина которого уже превышает 1,5 года — и это, видимо, не предел.
А вот что я писал о Брекзите непосредственно после референдума. (Статья была опубликована на сайте Московского центра Карнеги 29 июня 2016 года.) Еще не было известно, что лидеры движения за «выход» самым недостойным образом подставят друг друга, и новым премьером Британии будет остававшаяся в тени Тереза Мэй. Еще не выступал Садик Хан, предлагая повторный референдум. Еще Трамп не дезавуировал идеи всеобщего экономического партнерства. Я все еще думаю, что англичанам пригодилась бы моя статья, выйди она до, а не после события.
Именно британский философ Джордж Беркли (в реальности ирландский, но Ирландия была частью Соединенного Королевства, и этот факт тоже хорошо согласуется с его учением) считается если не родоначальником, то философским лидером направления субъективного идеализма, основной тезис которого — «все есть то, как мы это воспринимаем». Этот тезис, активно критикуемый множеством других философских школ и в целом отвергаемый в практической жизни, неожиданно оказался значительно более осмысленным в области политики и даже экономики. Демократия, неизбежно ведущая к признанию истинным мнения большинства, и рынки капитала, оценивающие активы согласно мнению большинства инвесторов, оказались равно безразличны к объективности и стали строить выводы и принимать решения исключительно на базе коллективного восприятия реальности — невзирая на факты и последствия.
История с Брекзитом стала очередным примером того, как функционирует современный демократический рыночный мир. Референдум, перевернувший представления многих политологов и экономистов о том, что такое западный демократический процесс, обладает всеми свойствами берклианского идеального объекта: его не хотел никто из тех, кто его организовал; в его результат не верил никто из тех, кто ратовал за такой результат; агитаторы и за, и против искажали факты и нарушали законы логики чаще, чем говорили правду, а взаимные разоблачения с помощью новой лжи окончательно лишали голосующих возможности разобраться в вопросе; большинство голосующих и за, и против исходили из не вполне адекватных посылок, когда принимали решения; множество голосовавших принимали де-факто решения не о своей жизни, а о жизни следующих поколений; никто — ни голосовавшие, ни агитировавшие — не пытался просчитать побочных последствий референдума; наконец, результаты референдума воспринимаются сегодня большинством как вне юридического, так и вне исторического контекста; и вопреки распространенному мнению вряд ли они приведут к действиям, им соответствующим.
