Более того, почти 80 % ВВП Британии составляет сектор услуг, а соглашения типа канадского вообще не регулируют эту часть экономики. В частности, английские банки не будут иметь возможности продавать свои продукты в ЕС. Долгие дебаты о товарообороте с ЕС свелись к спору о единицах измерения — евроскептики заявляли, что за последние 15 лет 27 стран, не входящие в ЕС, строили свою торговлю с ЕС успешнее, чем Великобритания, а еврооптимисты справедливо замечали, что их оппоненты используют цифры процентного роста, а не абсолютной величины торгового баланса, и сравнивать, например, Вьетнам, быстро растущий с нуля, с Великобританией, с огромным оборотом с ЕС, некорректно.
В случае выхода наиболее уязвимыми отраслями британской экономики будут сельское хозяйство, рыболовство и, как ни странно, наука. Входя в ЕС, Британия получает субсидии для фермеров — более 3 млрд фунтов ежегодно, в среднем 17 000 фунтов на фермера. Британские рыбаки имеют доступ к территориальным водам всего Европейского союза и активно этим пользуются. Хотя последствия исчезновения субсидий и ограничения территории добычи сложно оценить корректно, есть подозрения, что падение доходов фермеров, рост стоимости сельскохозяйственной продукции на внутреннем рынке и снижение количества рабочих мест в сельском хозяйстве и рыболовстве вызовут сокращение реальных располагаемых доходов бедных классов Британии. И это сокращение существенно превысит негативный эффект от конкуренции со стороны европейских иммигрантов.
Наконец, чистый приток средств в научные проекты со стороны ЕС в Британию превышает 3,4 млрд фунтов в год. Этот поток уменьшится с выходом из ЕС, хотя и не исчезнет совсем — в частности, членство Британии в ЕАДС не связано с членством в ЕС.
Но, что бы ни говорили сторонники и противники выхода из ЕС и что бы ни показывали результаты референдума, это не имеет большого значения. Референдум вопреки своей форме не отвечает ни на один вопрос.
Во-первых, все аргументы и за, и против более или менее бессмысленны, так как искусственно пытаются выделить «составляющую ЕС» из палитры экономических и политических отношений. Великобритании совершенно не обязательно быть Канадой или Норвегией — в случае выхода Лондон и Брюссель будут подписывать свои уникальные соглашения, которые, очевидно, учтут особенности обоих партнеров и сгладят негативные эффекты выхода, которые и так невелики. Уже сегодня консенсус-прогноз оценивает сокращение роста британской экономики при выходе в 3 % за 13 лет (то есть 0,2 % в год); легко предположить, что разумные переговоры с ЕС снизят эту цифру до 0,1–0,15 % в год, величины существенно меньшей и волатильности ВВП Британии, и ошибки в прогнозе ВВП на год вперед.
Более того, продвигаемое США Трансатлантическое торгово-инвестиционное партнерство (переговоры об условиях которого идут в обстановке секретности), скорее всего, свяжет и ЕС, и Британию (вместе или порознь) настолько сильно, что нивелирует последствия выхода из ЕС. Вероятность достигнуть соглашения по TTIP с выходом Британии из ЕС только возрастает — принцип «разделяй и властвуй» никто не отменял.
Наконец (и это ответ европаникерам, говорящим, что выход Британии из ЕС — это возвращение угрозы войны в Европе), Британия связана с Францией, Германией и другими странами ЕС не только через этот союз. Десятки прочных канатов — от НАТО и ЕСПЧ до Европейского космического агентства — будут удерживать страны вместе и частично заменять общие соглашения в рамках ЕС частными, не менее эффективными. И, конечно, все эти рассуждения не учитывают изменчивости рынков: за 50 лет Британия коренным образом поменяла большинство своих внутренних институтов (исключая парламент и монархию) и избавилась от большинства старых отраслей, построив множество новых. Как можно говорить об эффекте соглашения с ЕС в области, например, рынка труда на 15–20 лет вперед, когда мы не знаем, как будет выглядеть этот рынок в условиях быстрого роста автоматизации и трансформации систем связи, обеспечивающих универсальный удаленный доступ, изменения источников энергии?
Во-вторых, и это намного важнее, де-факто не существует никакого решения о выходе Британии из ЕС. Демократия в Соединенном Королевстве родилась задолго до идеи народовластия, и всю полноту власти в стране имеет парламент, а не народ (ну и королева имеет право вето, но уже, кажется, 400 лет оно не использовалось). Судя по опросам, в парламенте большинство сегодня — сторонники того, чтобы остаться в ЕС. К ним можно причислить даже Бориса Джонсона, который на идее выхода может стать премьер-министром. Бывший претендент на лидерство в Британии, на которого теперь стремятся возложить всю ответственность за последствия референдума (лорд Хезелтайн уже заявил, что именно Джонсон должен вести переговоры с ЕС, иначе он уйдет от ответственности за их результат), не хочет привести страну своими действиями к рецессии, падению курса фунта, росту волатильности, сепаратистским действиям в Шотландии и Северной Ирландии и тотальному разочарованию избирателей.
В своей спешно опубликованной статье в Telegraph Борис Джонсон говорит буквально следующее: «Нельзя переоценить то, что Британия является частью Европы и всегда ею будет. Британские граждане всегда смогут ездить в Европу, работать там, жить там, учиться там, покупать недвижимость и оставаться там — и то же самое смогут европейцы в Британии, их права будут надежно защищены. Свободная торговля и доступ к единому рынку сохранятся». Вопрос, в чем именно будет тогда заключаться выход, никто не задает, потому что, похоже, он никого и не интересует. Джонсон даже не скрывает своих будущих политических аргументов. «Голосовавшие за выход не должны забывать, — говорит он, — что их победа совершенно не была внушительной».
Следующим аргументом Джонсона, видимо, будет ссылка на возрастное распределение голосовавших — в реальности референдум выиграли пожилые граждане, те, кто в силу естественных причин вряд ли успеет насладиться его результатами. Молодежь, которой предстоит прожить всю жизнь вне или внутри ЕС, была против выхода. С большой вероятностью парламент не утвердит решение о выходе, сославшись не только на свое мнение, но и на слишком малый разрыв в голосах, по которому не определить истинное мнение нации. Возможно, впервые за 400 лет будет использовано королевское вето. Возможно, история останется открытой, парламент поручит правительству начать переговоры о выходе, которые могут идти сколь угодно долго, а на основании их результатов будет объявлен повторный референдум — по факту изменения обстоятельств. Недаром уже 3 млн подписей стоят под петицией о проведении повторного голосования.
Надо сказать, что повторный референдум — явление достаточно частое в Европе и ЕС. В 1992 году датчане отвергли на референдуме Маастрихтское соглашение, а в 1993-м — его приняли. В 2001 году Ирландия отвергла Nice Treaty, а в 2008-м — Лиссабонский пакет; в 2002 и 2009 годах соответственно оба результата были изменены на обратные. История ЕС знает еще семь негативных референдумов, и тем не менее все члены ЕС на местах. И да, разозленный Кэмерон говорит, что второго референдума не будет. Но уже к концу года этот вопрос будет решать не он.
Конечно, нельзя говорить о Брекзите и оставить в стороне социальную и культурную составляющую вопроса. Вне зависимости от выхода Брекзит уже повлиял на рост национализма как в Британии, так и за ее пределами. Голосование за выход подтолкнуло изоляционистские настроения и в Англии, и в Шотландии (которая голосовала против и намерена бороться за право остаться в ЕС), и в Ирландии (которая оказывается в дважды двусмысленном положении: помимо очевидного вопроса Северной Ирландии, где уже сформировано католическое большинство и референдум о присоединении к южной части может пройти удачно, возникает вопрос о противоречии между членством Ирландии в ЕС и старым договором с Англией об общем рынке труда и товаров). Голосование за выход даст дополнительный толчок националистическим разговорам в других странах ЕС — во Франции, Нидерландах, Германии, где сторонники идеи «мы кормим всю Европу» будут пытаться повторить успех соратников из Британии.
