Контрсанкции, то есть меры самоограничения, касающиеся импорта продовольствия, которые были введены сперва против ряда стран (прежде всего ЕС) и впоследствии против Турции, также не слишком сильно влияют на экономику. Импортозамещения запрещенных позиций, то есть пропорционального роста производства точных их аналогов в России, не произошло как минимум потому, что в результате девальвации рубля существенно сократилось потребление — потеря объема запрещенного импорта оказалась по сравнению с этим незначительной. Товары импортозамещения подорожали сильнее, чем в среднем товары каждодневного спроса — рост цен на продукты из «санкционного» списка составил от 30 до 100 % за последние 1,5 года. Однако из-за упавшего спроса и тотального снижения качества отечественных аналогов (переход на суррогатные ингредиенты, отказ от выдерживания технологии и так далее с целью снизить себестоимость и ускорить производственный процесс) не появилось ни излишков производства, ни дефицита.
Пожалуй, негативнее всего на российскую экономику влияет непредсказуемое и непоследовательное враждебное поведение России по отношению к иностранным экономическим институтам. Попытка «автономизации» страны в жизненно важных областях (телекоммуникации, платежные системы, транспортные системы, IT, навигация, спонсирование деятельности некоммерческих и благотворительных организаций и так далее) часто становится результатом лоббистских усилий местных игроков и коррумпированных или недальновидных чиновников. Эта попытка приводит к существенным затратам средств, к тому, что получается продукт, который нельзя полноценно использовать в качестве замены современным технологиям, а иногда — к болезненному отказу от испытанной международной технологии. Это действительно ставит под угрозу безопасность России, но только не из-за вымышленной внешней угрозы, а из-за реальной — нефункциональности продукта-заменителя.
Российская экономика находится в процессе кризисного сокращения, архаизации и потери конкурентоспособности. Однако это не значит, что она близка к краху. На конец 2015 года показатели подушевого ВВП в России соответствуют в реальных ценах уровню 2006 года, уровень средней зарплаты — 2007 году. При ожидаемых показателях экономики за 2016 год эти показатели отступят на год — к уровням 2005 и 2006 годов соответственно. Эти годы не характеризовались существенными проблемами в экономике. В таком темпе у России есть куда отступать: на пике падения в 1999 году, когда казалось, что еще шаг — и экономика развалится, подушевой ВВП был на 21 %, а средняя зарплата на 40 % ниже уровней 2016 года (см. рис. 5 и 6).
Другое дело, что в России есть правительство и государственный бюджет, который (его расходная часть) сегодня в реальных ценах также находится на уровне 2007 года, но почти в 2 раза превышает (по уровню расходов) бюджет 1999–2000 годов. И если разброс по средней зарплате или доходам домохозяйств довольно большой и люди будут приспосабливаться к негативным изменениям, то сокращение доходов бюджета существенно уменьшает возможности заработка для групп влияния, которые привыкли к неэффективным расходам и постоянно растущим посредническим и коррупционным доходам. Группы влияния будут бороться за сохранение своего заработка, не давая бюджету сокращаться. Этот процесс уже заметен — с пика расходы консолидированного бюджета упали в реальном выражении менее чем на 20 %. Такая тенденция приведет к гипертрофии бюджетных расходов и росту налоговой нагрузки в России в ближайшие годы, а та, в свою очередь, замедлит экономическую активность в стране. Группы влияния будут стремиться восполнить потери от сокращающихся бюджетных потоков за счет увеличения своего контроля над государственными и негосударственными бизнесами, повышения ренты, состоящей из взяток, навязанного долевого участия, нерыночных продаж товаров и услуг и получения нерыночных преимуществ в конкуренции. Чтобы не потерять одобрение групп влияния, власть будет вынуждена поддерживать их действия, что еще больше затормозит экономику. Поэтому в ближайшие годы мы можем ожидать ускорение падения экономики и опережающего (с учетом того, что налоги, собираемые от добычи и экспорта углеводородов, будут сокращаться вместе с объемами добычи и экспорта) сокращения бюджетных поступлений. Эта закрученная вниз спираль с большой вероятностью приведет страну к экономическому коллапсу. Но будет это не ранее чем через 3–4 года — именно столько времени нужно, чтобы добраться до уровня 1999 года
[88].
Почему текущий экономический кризис не вызывает социальной нестабильности и падения популярности нынешней власти? Причин у этого феномена несколько.
Во-первых, с точки зрения подавляющего большинства граждан России, текущий кризис наступил после длительного периода экономического роста. В общественном сознании тот факт, что ситуация сегодня все еще лучше, чем 15 лет назад, перевешивает ощущение, что она ухудшилась. Чтобы возникло массовое недовольство, уровень доходов населения, скорее всего, должен опуститься еще примерно на 30–40 %, в район показателей 1999–2000 годов (см. рис. 7).
Во-вторых, рост благосостояния в 2000–2012 годах, как и последующая стагнация и падение в 2014–2015 годах, были крайне неравномерно распределены в обществе. Существенные изменения почувствовала лишь небольшая социальная группа. Действительно, в России в 2015 году лишь у 24 % немосквичей были загранпаспорта, при этом лишь 7 % россиян в последние годы выезжали за границу раз в год и чаще. Медианная зарплата отличается от средней по России почти на 40 %, то есть доходы подавляющего большинства населения смещены в область очень низких зарплат. У менее чем 20 % населения есть вклады в банках, а количество владельцев валютных вкладов не превышает 4 % населения. Индекс Джини, который в конце XX века в России составлял около 8, сегодня превышает 18. Центры концентрации роста благосостояния в России — Москва и несколько других крупных городов. В Москве к 2014 году подушевой ВВП составлял около 35 000 долларов в год, к 2016 году он упал до примерно 20 000 долларов, но и этот уровень еще слишком высок для того, чтобы произошел социальный взрыв. А подавляющее большинство населения страны за прошедшие 15 лет стало жить всего лишь чуть лучше, а в последние годы — всего лишь чуть хуже. Изменения не настолько значительны, чтобы вызвать резкий рост протестных настроений.
В-третьих (и только в-третьих), в отличие от западных демократий, в России нет публичной конкуренции элит за власть, сопровождающейся активной критикой правящей группы через независимые СМИ и другие каналы, той конкуренции, которая финансируется и организуется оппозиционными группами элиты. Фактически информационное пространство идеологически монополизировано, максимальная аудитория независимых СМИ — менее 10 % населения. И если в развитых демократиях СМИ, как правило, преувеличивают экономические проблемы в пропагандистских целях, а оппозиционные силы имеют возможность координировать социальные выступления через информационные источники, в России сегодня они преуменьшают проблемы, снимают с власти ответственность, перенося ее на внешние факторы, а оппозиция лишена доступа к капиталу и возможности координации протестов.
